Из книги: История России. Исторические портреты: X-XVIII века / М. Н. Чернова. — 3-е изд., перераб. и доп. — М.: Издательство «Экзамен», 2015
? — 1606
годы правления: 1605 — 1606
Лжедмитрий I
Лжедмитрий I. Портрет из Государственного исторического музея.
Точная дата рождения самозванца неизвестна. Возможно, его появление на свет приходится на рубеж 70-80-х гг. XVI в. Если это так, то он был примерно одного возраста с сыном царя Ивана IV Васильевича и Марии Нагой Дмитрием.
Предки Юрия Отрепьева приехали на Русь из Литвы. Отец — Богдан Отрепьев — был небогатым дворянином. Служил он в стрелецких войсках, но выслужил лишь чин стрелецкого сотника. За службу получил в Коломенском уезде поместье. Умер Богдан рано, оставив детей, в том числе малолетнего Юшку, на попечение матери. Она научила сына читать Священное Писание, что по тем временам уже делало человека грамотным.
Образование Юрия продолжилось уже в Москве. В столице служили его родственники — дед и родной дядя. Видимо, здесь его и выучили писать. Юноша усвоил изящный почерк, что в будущем позволило ему стать переписчиком книг на патриаршем дворе. Способному Юрию учение давалось легко. Вскоре он уже на службе у Романовых — двоюродных братьев царя Федора Ивановича.
В 1598 г. на трон был избран Годунов, через два года обрушивший на своих главных соперников опалу. Романовых обвинили в колдовстве и стремлении извести царскую семью и наказали. Не решаясь приговорить их к смертной казни, Годунов ограничился постригом Федора Никитича и ссылкой его родных. Опала Романовых, случись она при Иване Грозном, повлекла бы за собой и поголовное истребление их дворни. Годунов поступил иначе. Он ограничился тем, что приказал пытать и казнить ближних слуг опальных бояр. Спасаясь от расправы, Отрепьев постригся в монахи. Полный сил и надежд, юноша вынужден был отречься от земной жизни и отныне пребывать в неустанных молитвах.
Сначала Юшке предстояло пожить какое-то время в монастыре, чтобы пройти период послушания. Ему оставили мирскую одежду, и настоятель давал ему различные работы. Когда же игумен монастыря убедился, что послушник твердо намерен стать монахом, он совершил обряд пострижения. У Юшки волосы на темени выстригли крестообразно в знак посвящения Богу и принятия монашеских обетов. Отныне Юшка Отрепьев стал смиренным чернецом Григорием. Он отказывался иметь семью, какую-либо собственность и полностью должен был подчиняться монастырскому уставу.
Григорий получал право носить широкие и длинные монашеские одеяния — рясу — и головной убор — камилавку. Вся его монашеская одежда была изготовлена из грубого сукна черного цвета. Переход от жизни в боярских теремах к монашеским кельям был разительным. Иноки вели уединенный образ жизни, ни минуты не пребывали в праздности. Они должны были уметь делать все, поскольку им могли поручить любую работу. И продолжалась работа с раннего утра и до 9 часов вечера. Иноки рубили лес, пасли скот, растили хлеб, строили, мастерили, переписывали книги и иконы. Много раз в день они усердно молились. Молитва предшествовала и трапезе. Завтрака в монастырской обители не было. После утренней службы, которая длилась несколько часов, шли в трапезную обедать. Прежде чем настоятель монастыря не начнет трапезы, никто из монахов не мог прикоснуться к еде. Монастырская еда отличалась от мирской. Если в палатах бояр Романовых слуга Юшка отведывал пироги и сытные блины с самыми разнообразными начинками, жаркое и похлебки, то на обед в монастыре инок Григорий ел варево — так называли суп, похлебку, а на ужин — сочиво, что означало кашу. Мясные блюда в монастыре готовились редко, больше предпочитались творог, рыба, молоко. В праздничные дни разрешались пироги, кутья, икра, мед, фрукты. После обеда иноки шли в храм молиться. В праздники — вечерние службы. Другие молитвы в течение дня совершались в келье. Спали монахи на лавках, иногда и на грубой постели из тростниковой рогожи с двумя суконными одеялами. В жизнь обители не вправе был вмешиваться никто. Нередко на время постов монастыри закрывали, чтобы не было никакой связи с миром.
Но даже приняв монашеский постриг, Отрепьев боялся оставаться в Москве. Недолго пребывая в различных монастырях, он пытался добраться до родных мест. Однако вскоре Григорий решил вернуться в столицу и, воспользовавшись протекцией, он оказался в Чудовом монастыре, где находился его дед — Елизарий Замятия.
Чудов мужской монастырь был одним из старейших. Он располагался в самом сердце Москвы — на территории Кремля. Но, несмотря на то что монастырь считался аристократическим и попасть в него без крупных денежных вкладов или протекции было невозможно, в нем следовали всем уставным правилам и жизнь монахов строго регламентировалась. Чудов монастырь был очень богатым. Но богатство исчислялось в те времена не только доходами, земельными владениями и промыслами. Богатством были И книги. В монастырях существовала книжная палата, где книги переписывали и украшали миниатюрами. Благодаря своей образованности и красивому почерку инок Григорий обратил на себя внимание архимандрита Пафнутия. Но не только «книжным письмом» занялся Григорий. Обнаружившееся у него литературное дарование позволило ему выдвинуться среди монастырских писцов. Пафнутий взял его в свою келью и поручил написать «Слово похвальное» в честь святых московских митрополитов Петра, Алексея и Ионы. Архимандрит остался доволен и отличил инока — Григорий стал дьяконом, перед ним открылась блестящая духовная карьера.
И вот уже патриарх Иов взял его на патриарший двор — «сотворять каноны святым». В числе писцов и помощников патриарха Григорий сопровождал Иова в царскую думу и в совет князей церкви. По существу, он стал придворным патриарха. В течение всего одного года Григорий испытал поистине феерический взлет, на что у других уходила вся жизнь. И не только в красивом почерке крылся секрет успеха чернеца. Григорий был необычайно восприимчив к учению; умел приспосабливаться к условиям и окружающим его людям, обладая талантом перевоплощения. Почти мистической казалась его способность подчинять своему влиянию других.
В стенах Чудова монастыря, расположенного под окнами царских теремов и правительственных учреждений и давно попавшего в водоворот политических страстей, Григорий слышал рассказы монахов об угличских событиях, общался как с довольными, так и недовольными новой династией, положение которой не было прочным. В монастыре, возможно, и родилась самозванческая интрига: склонный к авантюрам, не желавший до конца дней носить монашескую одежду и жить затворником, Григорий задумал выдать себя за царского сына. Но когда Отрепьев попытался поведать монахам о своем «царском» происхождении, ему не только не поверили, но даже подняли на смех. Найти в Москве сторонников или сильных покровителей Григорию не удалось. И в страхе перед разоблачением он покинул столицу.
В это время в стране царил страшный голод. Толпы людей в поисках пропитания тянулись на юг, другие — в надежде получить царские милости и бесплатный хлеб устремились в Москву.
В один из зимних дней 1602 г. из столицы выехали на санях три монаха — Варлаам, Мисаил и Григорий. Познакомившись на улице, они решились на совместное путешествие на юг, спасаясь от голода и холода. Под предлогом совершения паломничества по святым местам они отпросились у настоятелей своих монастырей. Путь монахов лежал в Киев, принадлежавший в то время Польско-Литовскому государству. Но, достигнув Киева, монахи расстались. Для Григория, решившегося на авантюру и политические интриги, началась пора испытаний. Предстояло перенести и преодолеть унизительные неудачи, приноровиться к избранной им роли и убедить в этом других. Этим дерзким и рискованным планам соответствовали личные качества Григория: он был смел и отважен, умен и сообразителен, обладал азартом молодости и крепким физическим здоровьем.
В Киево-Печерском монастыре ему также не поверили и прогнали. Тогда он продолжил путь дальше на Запад, пока не оказался при дворе правителей Речи Посполитой. За несколько месяцев скитаний Григорий изучил латынь и польский язык, научился прекрасно держаться в седле и обращаться с оружием, а поступив на службу к князю А. Вишневецкому, обрел заинтересованного союзника в своих претензиях на московский престол.
Польские магнаты и шляхта стремились к расширению своих владений и жаждали захватить Смоленские и Северские земли, прежде входившие в состав Великого княжества Литовского. Католическая церковь надеялась распространить католицизм в России и тем самым пополнить источники своих доходов. И Лжедмитрий раздавал полякам и папскому нунцию в Варшаве щедрые обещания, вполне отвечавшие их интересам.
О появлении в Речи Посполитой претендента на русский трон А. Вишневецкий известил Сигизмунда III и переслал королю подробное донесение о москвитянине, но, рассчитывая использовать «царевича Дмитрия» в своих интересах, не спешил передавать его в руки официальных властей, тем более что правительство Речи Посполитой в тот момент не было склонно поддерживать самозванченскую интригу. Понимая, что собранных сил для вторжения в Россию недостаточно, Вишневецкий задумал обрести союзников на Украине и в лице крымского хана. Заманчивыми обещаниями Лжедмитрий пытался склонить запорожских казаков на свою сторону. Но последние не спешили поддержать «царевича» — он раздавал им милости лишь на словах, в то время как государево жалованье приходило из Москвы — от подлинного царя. Не оправдались надежды и на столкновение между Россией и Крымом.
Пока А. Вишневецкий и Лжедмитрий предпринимали попытки поиска союзников, Сигизмунд III размышлял о том, какую позицию выгоднее занять Речи Посполитой в отношении самозванца. И постепенно начал склоняться к организации похода на Москву, предложив возглавить его коронному гетману Яну Замойскому. Гетман этот план отверг. По его мнению, шансы на успех мероприятия были невелики, поскольку у поляков не было гарантий, что против Годунова выступят сами бояре и тем самым облегчат возведение «Дмитрия» на престол. А раз так, то авантюра не только не принесет пользы Речи Посполитой, но, напротив, ухудшит ее отношения с Россией. А мир с Россией был для поляков жизненной необходимостью: в то время польско-литовские войска вели борьбу со шведами в Ливонии и польский король опасался нежелательного для него вмешательства России в дела наследования шведской короны. Весомые и аргументированные доводы Замойского и решительная позиция, занятая другими сенаторами, убедили Сигизмунда III отказаться от официальной поддержки самозванца. В то же время Сигизмунд не отбросил вообще возможность вмешательства в русские дела, намереваясь получить выгоды от воцарения Лжедмитрия.
Не имея поддержки в правительстве и сенате, король решил использовать тайную дипломатию, действуя, таким образом, вразрез с конституцией Речи Посполитой. Сигизмунд надеялся использовать поддержку Ватикана, в свою очередь заинтересованного в насаждении католичества в Московии. Уже вскоре самозванец был удостоен частной аудиенции короля и папского нунция. Сигизмунд III соглашался предоставить «царевичу» помощь, но на определенных условиях. Помимо территориальных уступок король возложил на Лжедмитрия обязательство оказать военную помощь Польше для овладения шведской короной.
Большую роль в осуществлении замыслов самозванца сыграло его знакомство с сандомирским воеводой Юрием Мнишеком — сторонником немедленной войны с Россией. Несмотря на то что в сенате он занимал высокое положение, репутацией Юрий Мнишек обладал довольно сомнительной. Говорили, что он хитер и на руку нечист. Управляя доходными королевскими имениями в Червонной Руси, он дела вел плохо. Страсть же к роскоши и расточительству привела его на грань полного разорения. В связи с несвоевременной уплатой сборов в казну ему даже грозил арест на все имущество в Самборе. Чтобы этого избежать, Мнишеку пришлось продать одно из своих имений, а когда и это не помогло, то слезно просить короля позволить ему на год задержать выплату королевских доходов с Самбора. Молодой и решительный самозванец вселил в пана Юрия надежду вскоре поправить свои дела. Мнишек не только принял Отрепьева с царскими почестями, но и задумал с ним породниться. У Юрия была дочь Марина, унаследовавшая от своего отца высокомерие, тщеславие, честолюбие и даже безрассудство. Некоторые из этих качеств были сродни Лжедмитрию. «Царевич» сразу же увлекся не похожей на русских девушек-затворниц Мариной и вскоре сделал ей предложение.
Зная замыслы Сигизмунда III, Мнишек развил необычайную активность в самозванческой интриге. Ее осуществление было для воеводы наилучшим способом не только обогатиться, но и вернуть милость и доверие короля. Мнишек помог будущему зятю заручиться поддержкой литовского канцлера Льва Сапеги, который даже обнаружил черты внешнего сходства «Дмитрия» с покойным царем Федором Ивановичем и пообещал снарядить и прислать ему в помощь 2000 всадников (правда, вскоре от этого отказался).
Начались военные приготовления. Встретив противодействие сенаторов и сейма, король не мог использовать свою армию для войны с. дружественной его стране Россией. Поэтому армию собирал Юрий Мнишек и другие польские магнаты. Собирали за свой счет. Кроме того, часть денег лично пожаловал король, а основную сумму Ю. Мнишек получил в счет доходов с королевских имений. Внешне неприметному, но способному и обаятельному Отрепьеву польский монарх благоволил. Король пожаловал ему золотую цепь, несколько тысяч золотых и свой портрет, вырезанный собственноручно из камня, — в знак особой милости.
К началу сентября 1604 г. армия была собрана. Командование ею сосредоточили в своих руках Ю. Мнишек, его родные и ближайшие друзья. Вероятно, в период подготовки похода Лжедмитрий принял католическую веру.
Не только в Польше, но и в России шли приготовления. Почву для появления «царевича» готовили его сторонники, рассылавшие повсюду «прелестные грамоты». В них населению рассказывалось о чудесном спасении Дмитрия и обосновывались его права на престол. Донские казаки высказали свою готовность выступить на помощь «государю». Нашлись сочувствующие и среди знати, недовольной правлением Годунова. Ожидали появления на русской земле «царевича» и крестьяне, которые, изнемогая от голода, винили во всех бедах Бориса.
В Москве о появлении самозванца и его военных приготовлениях знали, но не придавали этому должного значения. Московские власти полагались на силу и мощь пограничных укреплений, которые были укомплектованы гарнизонами и артиллерией. Не была секретом и позиция ведущих политических деятелей Речи Посполитой, которые были против войны с Россией — возможно, поэтому московским командованием и не было принято никаких мер к усилению западных пограничных гарнизонов. Да и осень с ее дождями и распутицей представлялась не самым лучшим временем года для вторжения. О положении дел на западных рубежах России в армии самозванца было известно. Понимая, что с военной точки зрения поход в Россию мог быть малоуспешным, поскольку армия не имела осадной артиллерии для захвата русских крепостей, Лжедмитрий и его сторонники решили наступать на Москву не через Смоленск, а через Чернигов. В Чернигово-Северской земле не было таких мощных и трудноодолимых крепостей, как Смоленская.
В октябре 1604 г. армия Лжедмитрия перешла границу России. По мере продвижения «царевича» по Северской земле население воспринимало его как «хорошего» царя, который избавит страну от бед и напастей, и поддерживало его. Ворота городов-крепостей открывались перед ним без боя.
Приветствовали самозванца жители Чернигова. Против Лжедмитрия Годунов готов был выставить двадцатитысячную армию. Энергичный царский воевода П.Ф. Басманов успешно оборонял Новгород-Северский, под стенами которого Отрепьев потерпел неудачу. Первоначальные планы самозванца рушились, в настроениях его наемных солдат появились страх и неуверенность, даже желание вернуться на родину. Лжедмитрий отказался от задуманного ранее штурма Путивля. Каково же было его изумление, когда Путивль был без боя ему сдан. Тем самым открылась возможность подчинить своей власти Северскую Украину. Кроме того, в Путивле в воеводской казне хранились крупные суммы денег, которые предназначались для выплаты жалованья служилым людям. И эта казна была передана самозванцу.
Сражения с царскими войсками шли с переменным успехом. В декабре Лжедмитрию удалось разбить полки Ф.И. Мстиславского под Новгород-Северским, а вскоре войско самозванца потерпело поражение. Наемная армия оказалась не слишком надежной и уже на третий месяц войны начала распадаться. Не получая своевременно выплат, наемники грабили все, что попадалось под руку. Часть солдат в начале января 1605 г. вообще покинули лагерь и направились к границе. Уехал в Польшу и сам Ю. Мнишек. Отрепьев же, идя на риск, двинулся в глубь России. Большую помощь ему оказали находившиеся в его войске иезуиты, примеру которых последовали и многие колеблющиеся солдаты. Под Севском к нему примкнули крестьяне и жители восставших городов.
Внутри страны появление самозванца долго не предавалось огласке, все разговоры о нем беспощадно пресекались. В Речь Посполитую отправлялись посланники из Москвы, которые требовали выдачи самозванца. Помимо присвоения царского имени, Москва обвиняла его в том, что он самовольно снял с себя монашеское платье, нарушив обеты, дававшиеся им при пострижении. Таких людей называли в России «расстригами» и презирали. Однако, несмотря на все дипломатические усилия Годунова, поляки не выдали Лжедмитрия русским властям. Когда же вторжение его в пределы России стало фактом, и правительство, и церковь выступили с его обличением. Правда, в разъяснениях Бориса Годунова, которые он дал австрийскому императору Рудольфу II, царь пытался скрыть от иностранцев определенную связь между пострижением Отрепьева и службой его у опальных бояр Романовых, очевидно, с тем, чтобы представить его как «вора»-одиночку, за спиной которого не было никаких серьезных сил. Отрепьева представляли юным негодяем, которого пьянство и воровство довели до монашеского пострига. Но эта версия с каждым днем все больше становилась несостоятельной: терпя поражение в открытом бою, Лжедмитрий, однако, продолжал оставаться на территории страны, и посланная против него многочисленная армия не могла его изгнать.
Вопрос о самозванце постепенно приобретал государственное значение, и на дипломатическом уровне уже не скрывали факт службы Отрепьева у Романовых. Пока официальная пропаганда пыталась разоблачить самозванца, его армия укреплялась, в нее, помимо крестьян, вливались казаки и дети боярские из Путивля и других северских городов. Польские шляхтичи готовы были вести под своим командованием в бой наемные роты. В январе 1605 г. против самозванца выступили царские воеводы Ф.И. Мстиславский и В.И. Шуйский.
В ожесточенном бою под Добрыничами (21 января) Лжедмитрий потерял почти всю свою пехоту. Возглавленная лично «царевичем» атака гусар закончилась позорным бегством. Лжедмитрий хотел бежать в Польшу, считая свое дело проигранным. С пленными и сочувствующими самозванцу жителями царские воеводы жестоко расправлялись. Особенно последовательны власти были в наказании крестьян Брянщины, чье выступление с оружием против властей в нарушение присяги московскому царю стало первым массовым бунтом крестьян в Смутное время.
Получив шанс уничтожить армию самозванца, бояре-воеводы им не воспользовались. Ни князь Мстиславский, ни князья Василий и Дмитрий Шуйские полководческими способностями не отличались. Даже враги недоумевали по поводу проявленной царскими слугами медлительности. Бояре надеялись, что собрать новое войско самозванцу не удастся и войну можно считать законченной. Нерешительностью воевод воспользовались и ратные люди, которые начали без разрешения покидать армию. В этих условиях царь Борис приказывает воеводам не распускать дворян на отдых. Дворян осыпают милостями и пожалованиями, им раздают деньги и земли. Но эти меры уже не могли исправить положение. Все громче становился недовольный ропот дворян, не желавших оставаться в армии в пору весенних дождей и половодья. Вспыхнувшая в армии эпидемия дизентерии довершила дело: игнорируя царский приказ, дворяне разъезжались по домам.
Сложным было и положение самозванца, для которого после разгрома под Добрыничами речь шла не столько о восстановлении войска, сколько о спасении собственной жизни. Наилучшим средством он счел покинуть пределы России, но этому помешали жители Путивля. Они просили «царевича» остаться и защитить их от царской расправы, а видя его растерянность, еще и пригрозили ему, что силой задержат его в крепости. Теперь Лжедмитрию приходилось еще и опасаться выдачи его московскому правительству. Повстанческие силы в Путивле были исполнены решимости продолжать борьбу и способствовали возвращению самозванца к его первоначальным планам. Едва сводя концы с концами, Отрепьев попытался втянуть в военные действия против России Речь Посполитую, обещая королю огромные выплаты в виде жалованья наемным солдатам, вознаграждения королю за немедленную военную помощь, а также в счет приданого невесте. Однако эти мистические цифры и обязательства не помогли: Польша не решилась на войну с Москвой. Лжедмитрий же развернул агитацию по всей южной окраине страны, одновременно раздавая обещания дворянам и детям боярским, склоняя их на свою сторону. Здесь же, в Путивле, Отрепьев изменил свой титул. Если в начале похода в Россию он именовал себя «царевичем Великой Русии, Углетцким, Дмитровским и иных князем от колена предков своих и всех государств Московских государем и дедичем», то теперь он присвоил себе титул царя. Уговорами и обещаниями, умелым использованием интересов мелкопоместного дворянства он сумел склонить его в южных уездах на свою сторону. Теперь предстояло достичь соглашения с правящим московским боярством.
13 апреля 1605 г. внезапно умер царь Борис Годунов. Через три дня боярство и духовенство нарекли на царство его сына — юного царевича Федора Борисовича. Но в обстановке гражданской войны и брожения в умах россиян шансы Федора удержаться у власти были невелики. В Москве нарастали волнения и распространялись всевозможные слухи, бросавшие тень на династию Годуновых.
Стремясь удержать контроль за положением в стране, Федор произвел смену высшего командования в армии под Кромами, где уже несколько месяцев силы самозванца противостояли правительственным войскам. Главнокомандующим был назначен князь М.П. Катырев-Ростовский, а его помощником. — боярин П.Ф. Басманов. Последний пользовался популярностью в народе, и именно на него Годуновы возлагали большие надежды. Прибыв под Кромы, Басманов привел войско к присяге Федору Годунову и расправился со сторонниками Отрепьева. А вскоре сам стал участником заговора против московского царя. Дело в том, что против Федора нити заговора плели воеводы князья Голицыны, которые доводились Басманову братьями по матери. Недолго сомневаясь, Басманов последовал примеру старших по знатности родственников и примкнул к заговорщикам. Прежде обласканный и возвышенный царем Борисом Годуновым воевода, теперь Петр Басманов стал одним из организаторов военного мятежа в армии под Кромами, что, в сущности, и решило судьбу царского сына — Федора Годунова.
Воссоединившись с армией самозванца, войско двинулось к столице. По пути следования Лжедмитрия I от Путивля до Тулы народ восторженно приветствовал «истинного царевича» и уповал на его милости. Только «милости» эти каждое сословие понимало для себя по-своему. Крестьяне ожидали восстановления старинного права ухода от помещика. Дворяне — земельных и денежных пожалований и прекращения развернутых Годуновым политических преследований. Купцы надеялись на поддержку их в противостоянии иноземным торговцам. Наконец, многие просто искренне верили в «чудесное спасение» истинного государя, чье воцарение избавит страну от неисчислимых многолетних бед и испытаний.
Из-под Тулы Лжедмитрий отправил в Москву Г.Г. Пушкина и Н.М. Плещеева с призывом к москвичам подняться и свергнуть царя Федора. Пока Годуновы были у власти и столица контролировалась царской администрацией, самозванец не желал в нее вступать. Грамота была зачитана на Красной площади при большом скоплении народа и подтолкнула москвичей к решающим действиям. Поднялось восстание, в ходе которого Годуновы были арестованы и, за исключением Ксении, умерщвлены, а их имущество разграблено. Был низложен и сослан престарелый патриарх Иов. А спустя несколько дней в Москву вступил «царь Дмитрий Иванович». В отличие от Бориса и Федора Годуновых, он не обладал яркой и привлекательной внешностью. Невысокого роста, широкоплечий, с широким носом с крупной бородавкой подле него, без усов и бороды, в окружении польских и литовских наемников, он разительно отличался от своих предшественников. Он добился того, чего желал — власти, богатства и почестей.
В столице непрестанно звонили колокола, москвичи восторженно встречали «царевича». Из далекого Выксинского монастыря была привезена мать царевича Дмитрия Мария Нагая (инокиня Марфа). И в селе Тайнинском мать признала своего «сына». Вместе они возвратились в Москву. Голова Лжедмитрия уже кружилась от успеха его авантюры. Однако вскоре стало очевидным, что подняться на вершину славы, несмотря ни на что, было много легче, чем удержаться на этой вершине.
Венчание на царство в Успенском соборе 30 июля 1605 г. узаконило власть Лжедмитрия, начало правления выглядело многообещающим. Он преобразовал Боярскую думу в Сенат и стал приходить на ее заседания, нередко полемизируя с боярами. Исчезали чопорность и медлительность при рассмотрении государственных дел. Был наведен порядок в судопроизводстве: оно стало бесплатным, судьям же было удвоено жалованье в целях борьбы со взяточничеством. Царь объявил дни и часы, в которые намеревался принимать челобитные от людей всех званий. Не только судьям, но и всем служилым людям было увеличено жалованье. Земельные пожалования получили помещики. Снимались ограничения на занятия торговлей и ремеслами с людей любых сословий и иностранцев. Из поляков и немцев была набрана царская охрана. Она состояла из ста стрелков и двухсот алебардщиков. Одеты они были в дорогие кафтаны — из красного бархата и из фиолетового сукна. Охранники получали значительное денежное жалованье, многим из них давались поместья. Помимо этого, во всех выездах царя сопровождала польская рота. Некоторые шаги были предприняты и в крестьянском вопросе: убежавшие в голодные годы от землевладельцев крестьяне должны были вернуться на прежние места и заняться хлебопашеством; подтверждался пятилетний сыск беглых крестьян. Вносились изменения в положение холопов. Если прежде крестьянин, продаваясь в холопство, становился холопом навечно, т.е. и для детей господина, то теперь со смертью владельца холопство прекращалось. Новый царь отличался веротерпимостью и допускал в стране различные религии. Расширялись контакты с зарубежными странами. Царь был готов на самые дерзновенные мероприятия и во внешней политике. Он намеревался возглавить поход против Турции; слал в Крым подарки в виде свиных шкур (в качестве напоминания о запрещенной исламом свинине).
Подданных предпочитал миловать, нежели карать. Когда Василий Шуйский начал разоблачать его как самозванца, он был отправлен на эшафот, но в последнюю минуту царь даровал ему жизнь, а затем даже приблизил к себе.
Из ссылки были возвращены Романовы; Филарет был возведен в сан митрополита Ростовского.
Но, несмотря на любовь к царю в народе, его внешность, манеры и образ жизни вызывали смущение. Царь коротко стригся и брился. Носил сапоги на каблуках, его короткая европейская одежда была усыпана драгоценными камнями. В таком виде и без сопровождения бояр он гарцевал на коне по московским улицам. И даже к Успенскому собору он подъезжал в седле, чего ранее никто никогда себе не позволял. Писал он, вопреки традиции, собственноручно, не соблюдал русского обычая спать после обеда. Не придерживался он и постов и не участвовал в молебнах.
Вместо Иова патриархом Лжедмитрий возвел Игнатия, который потакал нарушению царем православных правил и даже не противился женитьбе царя на католичке. Свадебный обряд оскорбил религиозные чувства верующих, ползли слухи о том, что и сам царь католик, потому и разрешает находиться в православной столице полякам и литовцам.
Вскоре после своего воцарения Лжедмитрий приказал сломать каменный дворец Бориса Годунова в Кремле, а на его месте построить новый — для себя и будущей царицы. Из нового дворца открывался вид на весь город, а главное — на Москву-реку, на льду которой зимой 1605/1606 г. устраивались по его приказанию разные потехи. Возведенная по воле царя деревянная крепость была искусно сделана и раскрашена, внешне напоминая ад, за что так и была прозвана москвичами. Окна, выполненные как врата ада, должны были извергать пламя, а из окошек, подобных головам чертей, смотрели маленькие пушки. Суеверные люди XVII в. усмотрели в этой крепости дурное и устрашающее предзнаменование.
Охота, медвежьи потехи и звериные травли... пиры и карнавалы во дворце, роскошь и расточительство царя восхищали иностранцев и пугали москвичей.
Иностранным музыкантам во дворце царь выплачивал жалованье, превышающее жалованье первых сановников государства.
Дорогие одежды, из чистого золота царский трон... Лучшие европейские мастера изготовляли для царя парадные рыцарские доспехи. Высокомерие царя росло, как и его тщеславие, — на свадебном балу после каждого танца гости обязаны были склоняться к его ногам. Дневные потехи сменялись ночными. Жизнь дворца была наполнена разгулом. По ночам к царю и его любимцам через потайные двери водили женщин. С сочувствием и состраданием взирали москвичи на тяжелую судьбу дочери Б. Годунова Ксении, над которой самозванец надругался, а затем отправил в монастырь. Репутация царя в глазах людей бесповоротно была загублена.
Еще недавно восторженно принятый столицей, «царь Дмитрий» стал казаться чужим, в его действиях люди усматривали много непонятного и фальшивого. Ограничась частичными уступками, он не спешил выполнять свои обещания как в отношении русских, так и иноземцев. Недоверие к новому царю росло, среди москвичей начался глухой ропот, чем и воспользовался В.И. Шуйский, вновь начавший готовить заговор против самозванца.
17 мая 1606 г. сторонники Шуйского хитростью проникли в Кремль, намереваясь убить царя. Спасаясь от расправы, Лжедмитрий выпрыгнул из окна дворца, сломал ногу и тотчас был настигнут заговорщиками и убит.
Мария Нагая при всех отреклась от «сына», что придало заговорщикам уверенности и оправдало их действия в глазах людей.
Несколько дней над трупом самозванца глумились, а затем похоронили. Вскоре нашлись очевидцы свечения над могилой, кто-то слышал бесовскую музыку. Тогда царь В.И. Шуйский приказал труп самозванца вырыть и сжечь. Пеплом вместе с порохом зарядили Царь-пушку и произвели выстрел в сторону Речи Посполитой, откуда он пришел. В истории знаменитой Царь-пушки это был единственный ее выстрел...