Глава 7

Интернет

Треугольник Вэнивара Буша

Инновации часто несут на себе отпечаток тех организаций, где они были созданы. В случае интернета проследить это особенно важно, поскольку Всемирная сеть появилась благодаря сотрудничеству людей, принадлежащих к трем совсем разным группам: военным, университетским ученым и сотрудникам частных корпораций. Интерес к этой истории подогревается еще и тем, что участие в ней принимали не просто отдельные преследовавшие свои цели компании, которые объединились для выполнения одного проекта. Наоборот, во время Второй мировой войны и сразу после нее все эти три тесно сотрудничавшие группы образовали жесткий треугольник: военно-промышленно-научный комплекс.

Заслуга создания этого тройственного союза принадлежит главным образом Вэнивару Бушу. Это он в 1931 году построил дифференциальный анализатор, о котором говорилось во второй главе¹. Профессор Массачусетского технологического института Буш хорошо подходил для подобной задачи, поскольку был непререкаемым авторитетом в каждом из трех лагерей. Декан Школы инженерии Массачусетского технологического института, он создал выпускающую электронику компанию Raytheon и во время Второй мировой войны был главным военным советником администрации президента. “Ни один из американцев не оказал большего влияния на развитие науки и технологии, чем Вэнивар Буш, — заявил позднее президент Массачусетского технологического Джером Визнер. — Самым важным новшеством был его план, согласно которому вместо образования новых правительственных лабораторий следовало заключать контракты с университетами и промышленными исследовательскими центрами”².

Буш родился вблизи Бостона в 1890 году. Он был сыном священника в универсалистской общине, который свою трудовую деятельность начал поваром на небольшом рыболовном судне, занимавшемся промыслом макрели. Оба деда Буша были капитанами китобойных шхун. От них он унаследовал строптивость и прямолинейность в общении с людьми, что помогло ему стать решительным руководителем и администратором. Как и многие успешные руководители в области новых технологий, он был не только специалистом-инженером, но и умел быстро принимать решения. Однажды Буш сказал: “Все мои ближайшие предки были капитанами, и они умели управлять, не терзаясь сомнениями. Это по наследству от них я предпочитаю возглавлять дело, которым мне приходится заниматься”³.

А еще, как и многие другие люди, определившие развитие новых технологий, он с молодости любил как гуманитарные, так и естественные науки. Буш мог бесконечно цитировать Киплинга и Омара Хайяма, играл на флейте, любил симфоническую музыку, а философские трактаты читал ради удовольствия. В подвале дома Бушей тоже была мастерская, где Вэнивар строил модели кораблей и механические игрушки. Позднее журнал Time в своем неподражаемом старомодном стиле писал: “Сухощавый, резкий, упрямый Вэн Буш — янки, который, как и многие американские мальчишки, страстно увлекавшиеся всякими техническими новинками, полюбил науку”⁴.

Он поступил в Университет Тафтса. Студентом Буш в свободное время построил прибор для топографической съемки местности, где два велосипедных колеса и маятник использовались для определения периметра и площади. Это было аналоговое устройство, способное выполнять интегрирование. Он получил на него патент, первый из сорока девяти полученных в дальнейшем. Еще учась в Тафтсе, Буш вместе с соседями по общежитию проконсультировались с несколькими небольшими компаниями. После окончания университета эти молодые люди основали Raytheon, фирму, производящую электронику, которая впоследствии стала крупным поставщиком военного ведомства США.

Степень доктора по специальности “электротехника” ему присвоили одновременно и Массачусетский технологический институт, и Гарвардский университет. Затем Буш стал профессором и деканом инженерного факультета Массачусетского технологического, где и построил свой дифференциальный анализатор. В середине тридцатых годов его увлеченность помогала повысить интерес общества к науке и технике, когда казалось: ничего интересного там не происходит. Телевизоры еще не стали товаром широкого потребления, и наиболее значимыми новыми изобретениями, заложенными в “капсулу времени” на состоявшейся в 1939 году в Нью-Йорке Всемирной выставке, были часы с Микки Маусом на циферблате и безопасная бритва Gillette. Начало Второй мировой войны все изменило, начался бурный рост новых технологий, и Вэнивар Буш стал во главе тех, кто участвовал в этом процессе.

Обеспокоенный техническим отставанием американских военных, он подвигнул президента Гарвардского университета Джеймса Брайанта Конанта и других ведущих ученых обратиться к президенту Франклину Рузвельту, чтобы убедить его в необходимости организовать Национальный исследовательский комитет обороны, а затем и военное Бюро научных исследований и развития. Буш возглавил обе эти организации. Всегда с трубкой в зубах и карандашом в руке, он был координатором как Манхэттенского проекта по разработке атомного оружия, так и работ по совершенствованию радаров и систем противовоздушной обороны. В 1944 году Time в своей редакционной статье окрестил Вэнивара Буша “генералом от физики”. Журнал цитирует Буша, заявившего, стукнув кулаком по столу: “Если бы десять лет назад мы были начеку и развивали военные технологии, вероятно, сейчас мы не вели бы эту чертову войну”⁵.

Его стиль работы “без глупостей” уравновешивался теплым и сердечным отношением к сотрудникам, что делало Буша твердым, но располагавшим к себе руководителем. Однажды к нему в кабинет зашла группа работавших с военными ученых, планы которых были на грани срыва из-за каких-то бюрократических проблем. Они решили от работы отказаться. Буш не мог разобраться, с чем была связана неразбериха. “Поэтому я им просто сказал: «Во время войны в отставку не уходят. Ну-ка, ребята, мотайте отсюда и возвращайтесь к работе, я с этим разберусь»”, — рассказывал об этом эпизоде Буш⁶. Они послушались. Как заметил позднее Джером Визнер из Массачусетского технологического института: “Это был человек, твердо знавший, чего хочет, энергично излагавший свое мнение и добивавшийся своего. Однако он испытывал благоговейный трепет перед тайнами природы, умел терпимо относиться к человеческим слабостям и обладал широтой взглядов”⁷.

Когда война закончилась, в июле 1945 года Буш представил доклад, написанный по распоряжению Рузвельта. Из-за смерти Рузвельта доклад лег на стол президента Гарри Трумэна. Буш выступал за финансирование из государственного бюджета фундаментальных научных исследований, проводимых совместно с университетами и промышленными предприятиями. Он выбрал броское, типично американское название: “Наука — безграничное познание”. Введение к докладу заслуживает того, чтобы его перечитывали всякий раз, когда политики угрожают урезать финансирование исследований, необходимых для инноваций. “Результатом фундаментальных исследований является новое знание, — писал Буш. — Оно составляет научный капитал, являющийся источником, из которого следует черпать практические приложения знания”⁸.

Буш описывал фундаментальные исследования как зерна, из которых произрастают технические нововведения. Теперь это называют “линейной моделью инноваций”. Хотя историки науки раз за разом пытаются развенчать линейную модель, указывая, что в ней игнорируется сложное взаимовлияние теоретических изысканий и их практического применения, она популярна и в своей основе верна. Война, пишет Буш, “вне всякого сомнения” показала, что фундаментальная наука, открытие основ ядерной физики, лазеров, теория вычислительных машин, радары, “безусловно, жизненно необходимы для безопасности государства”. Кроме того, добавляет он, научные исследования — ключ к экономической безопасности Америки. “Новые изделия и новые процессы не появляются сразу в готовом виде. Они основываются на новых принципах и новых идеях, которые, в свою очередь, появляются как результат скрупулезной работы в областях чистой науки. В государстве, зависящем от других в новых фундаментальных отраслях знаний, замедляется технический прогресс, оно теряет конкурентоспособность в мировой торговле”. В конце доклада Буш достигает поэтических высот, воздавая хвалу плодотворности фундаментальных исследований: “Успехи науки, если перевести их в практическую плоскость, означают больше рабочих мест, большие заработки, сокращение рабочих часов, более обильные урожаи, больше свободного времени для отдыха, учебы, больше времени, чтобы научиться жить без убивающей непосильной работы, которая в последние годы была уделом простого человека ⁹.

Основываясь на этом докладе, Конгресс принял решение создать Национальный научный фонд. Сначала Трумэн наложил вето на этот законопроект, поскольку полномочия выбирать директора отдавались независимому совету директоров, а не президенту. Но Буш переубедил Трумэна, объяснив, что такое устройство фонда оградит его от тех, кто будет стараться заработать на этом политические очки. “Вэн, вы должны быть политиком, — сказал ему Трумэн. — Природное чутье у вас есть”. Ответ Буша был таким: “Господин президент, как вы думаете, чем, черт побери, я занимаюсь в этом городе уже лет пять?”¹⁰

Создание тройственного союза между правительством, промышленностью и наукой само было важной инновацией, способствовавшей технологической революции конца XX века. Вскоре многие фундаментальные исследования в Америке стали финансироваться главным образом за счет министерства обороны и Национального научного фонда, и в период с пятидесятых до восьмидесятых годов их затраты были сравнимы с затратами частного бизнеса[48]. Эффективность подобных инвестиций оказалась впечатляющей: они привели не только к созданию интернета, но и к появлению многих наиболее существенных послевоенных американских инноваций и к экономическому буму¹¹.

Исследовательские центры при корпорациях, самый известный из которых Bell Labs, существовали и до войны. Но после того как возросла поддержка правительства и появились новые контракты, число подобных “гибридных” исследовательских центров, где занимаются и чистой наукой, и инновациями, резко увеличилось. Среди них наиболее известны такие некоммерческие организации, как RAND Corporation, изначально задуманная как научно-конструкторский центр (что уже следует из названия этой организации[49]), и Stanford Research Institute с его отделениями, а еще Augmentation Research Center и Xerox PARC. Каждая из этих организаций сыграла свою роль в развитии интернета.

Две наиболее важные из таких организаций возникли сразу после войны вблизи Кембриджа, штат Массачусетс. Это Lincoln Laboratory, финансируемый военными исследовательский центр, аффилированный с Массачусетским технологическим, и Bolt, Beranek and Newman company, научно-проектная компания, основателями и служащими которой были главным образом инженеры из MIT и несколько их коллег из Гарвардского университета. С обеими организациями тесно сотрудничал профессор Массачусетского технологического института, добродушный человек с легким характером, говоривший медленно, растягивая слова с акцентом уроженца штата Миссури. Он обладал талантом сплачивать коллектив, и для создания интернета он оказался самым необходимым человеком.

Дж. К. Р Ликлайдер

Если пытаться найти отцов интернета, начать лучше всего с немногословного, по-своему обаятельного психолога и специалиста в области технологий, скептика с открытым, улыбающимся лицом, родившегося в 1915 году. Его имя Джозеф Карл Робнетт Ликлайдер, но все называли его Ликом. Он автор двух основополагающих концепций, на которых зиждется интернет. Это, во-первых, идея децентрализации сети, это значит, что сеть способна распространять информацию откуда и куда угодно, и, во-вторых, необходимость интерфейса, дающего возможность взаимодействовать с компьютером в реальном времени. Плюс к этому он был директором-учредителем агентства министерства обороны США, финансирующего компьютерную сеть ARPANET. Через десять лет, когда были созданы протоколы, позволившие впоследствии сделать ARPANET частью интернета, он еще раз вернулся к этому вопросу. Как сказал один из партнеров и протеже Ликлайдера Боб Тейлор: “Все это действительно создал он”¹².

Отец Ликлайдера — бедный крестьянский мальчишка из штата Миссури, ставший успешным страховым агентом в Сент-Луисе, а после того как во время Великой депрессии он потерпел крах, баптистским проповедником в небольшом городке. Лик, единственный ребенок, в котором души не чаяли, превратил свою спальню в мастерскую по производству моделей самолетов и ремонту старых автомобилей. Когда он работал, мать стояла рядом и держала инструменты. И все же в этой сельской местности, где участки были разгорожены заборами из колючей проволоки, Лик чувствовал себя в ловушке.

Он бежал оттуда сначала в Университет Вашингтона в Сент-Луисе, а затем, получив степень доктора по специальности “психоакустика” (это наука, изучающая особенности восприятия звука человеком), перебрался в психоакустическую лабораторию Гарвардского университета. Все больше интересуясь связью между психологией и технологией, то есть тем, как человеческий мозг взаимодействует с машиной, Ликлайдер перешел в Массачусетский технологический институт, где создал психологическое отделение на электротехническом факультете.

В Массачусетском технологическом Ликлайдер присоединился к группе инженеров, психологов и гуманитариев, которых собрал вокруг себя профессор Норберт Винер — теоретик, изучавший совместную работу человека и машины. Именно он ввел термин “кибернетика”, назвав так науку, которая описывает общие принципы управления и обучения любой системы, от человеческого мозга до механизма наведения артиллерийского орудия, с путем повторяющихся циклов связи, контроля и обратного отклика. “После Второй мировой войны брожение умов в Кембридже было невероятным, — вспоминал Ликлайдер. — Винер каждую неделю вел семинар, в котором принимало участие человек сорок-пятьдесят. Они разговаривали по несколько часов кряду. Я был настоящим фанатом этих собраний”¹³.

В отличие от некоторых своих коллег по Массачусетскому технологическому институту, Винер верил, что самый многообещающий путь развития вычислительной техники — не попытки заменить мозг человека машиной, а изобретение устройства, которое сможет успешно взаимодействовать с пользователем. “Многие люди полагают, что вычислительные машины являются заменой разума и делают ненужными творческое мышление, — писал Винер. — Но это не так”¹⁴. Чем мощнее компьютер, тем больший выигрыш можно получить, объединив его с воображением, творческими способностями, суждениями разумного человека. Ликлайдер, ставший последователем идей Винера, впоследствии назвал такой подход “симбиозом человека с компьютером”.

Ликлайдер любил подшучивать над людьми, но его шутки были дружелюбны. Он любил смотреть сериал “Три балбеса”, шутки из которого вызывали у него детский восторг. Бывало, когда в колледже шел доклад, сопровождавшийся слайд-шоу, Ликлайдер потихоньку добавлял в слайдоскоп фотографию какой-нибудь красивой женщины. Во время работы он подстегивал себя постоянно пополнявшимся запасом кока-колы и сладостей из автомата, а когда кто-то из его детей или студентов радовал его, выдавал им в награду плитку шоколада Hershey. Он много времени уделял аспирантам, приглашал их на обед к себе домой в небольшой городок Арлингтон в окрестностях Бостона. “Самым важным для него было сотрудничество, — рассказывает сын Ликлайдера Трейси. — Он все время искал людей, которых можно было бы объединить, заинтересовать и направить”. Это была одна из причин, по которой он заинтересовался сетями. “Он знал: дистанционное сотрудничество — залог правильного ответа. Он любил находить талантливых людей и связывать их друг с другом.

Его хорошее отношение не распространялось, однако, на людей надменных и высокопарных (исключением был Винер). Когда Ликлайдеру казалось, что докладчик порет чушь, он вставал и начинал задавать вроде бы невинные, но на самом деле каверзные вопросы. Через пару минут докладчик понимал, что положен на лопатки, а Ликлайдер садился на место. “Он не любил позеров или лицемеров, — вспоминает Трейси. — Придирчивым он не был, но претенциозность в людях высмеивал”.

Искусство Ликлайдер любил страстно. Куда бы он ни ехал, он часами бродил по музеям, иногда таская за собой и своих двоих детей. “Он совсем помешался на этом, все ему было мало”, — рассказывает Трейси. Иногда он проводил в музеях по пять часов, наслаждаясь каждым мазком, анализируя композицию каждой картины, пытаясь разобраться, что она может рассказать о творческом процессе. Он обладал чутьем выявлять таланты в любой области искусства так же успешно, как и в науке, но чувствовал, что проще всего талант распознать, когда он предстает перед нами в максимально чистом виде, таком как мазок у художника или мелодия у композитора. Он говорил, что ищет одни и те же креативные черты как в устройстве компьютера, так и в администраторе сети. “Он мастерски разыскивал таланты и часто рассуждал о том, что делает человека созидателем. Он чувствовал, что в художнике разглядеть это легче, поэтому прилагал еще больше усилий, пытаясь разглядеть творчество в инженерном искусстве, где мазок кистью выявить не так уж легко”¹⁶.

Самое главное — Ликлайдер был добр. Его биограф Митчелл Уолдроп рассказывает, что на более поздней стадии своей карьеры, когда Ликлайдер работал в Пентагоне, однажды поздним вечером он заметил, что женщина, которая убирала у него в кабинете, с восхищением смотрит на висящие на стене репродукции. Она сказала ему: “Знаете, доктор Ликлайдер, я всегда оставляю вашу комнату напоследок, потому что люблю убирать в ней, когда все остальные дела сделаны и у меня есть время разглядывать картинки”. Он спросил, какая из репродукций ей нравится больше всего. Женщина указала на Сезанна. Ликлайдер был потрясен: это была его любимая картина. Он немедленно снял ее и отдал уборщице¹⁷.

Ликлайдер чувствовал: любовь к искусству обостряет его интуицию. Он умел обрабатывать большой массив информации, выделяя из нее закономерности. Еще одной отличительной чертой, которая пригодилась ему, когда он помогал составить команду, заложившую основы интернета, была готовность делиться идеями, не требуя для себя чего-то взамен. Он был настолько неэгоцентричен, что, казалось, ему доставляет большее удовольствие расставаться с возникшими в результате обсуждения идеями, чем заявлять о своих правах на них. Боб Тейлор замечает: “Лик оказал огромное влияние на информатику, но всегда был очень скромен. Шутить он больше всего любил над самим собой”¹⁸.

Разделение времени и симбиоз человека и компьютера

В Массачусетском технологическом институте Ликлайдер сотрудничал с основоположником теории искусственного интеллекта Джоном Маккарти, в лаборатории которого хакеры из “Клуба технического моделирования” изобрели игру Spacewar. В пятидесятые годы под руководством Маккарти они участвовали в разработке компьютерных систем с разделением времени.

В то время, если требовалось, чтобы компьютер решил какую-то задачу, необходимо было предоставить оператору стопку перфокарт или перфоленту. Это напоминало подношение жертвенного животного священнослужителю. Это нудное действие, вызывавшее раздражение, называлось “пакетной обработкой данных”. Требовались часы, а иногда и дни, чтобы получить результаты расчета. Малейшая ошибка означала, что перфокарты необходимо переделать для повторного прогона. Ты сам вообще не имел возможности ни коснуться, ни даже просто увидеть компьютер.

Разделение времени — совсем другое дело. Оно позволяет присоединить много терминалов к центральному процессору, так что большое количество пользователей могут одновременно самостоятельно набирать команды и практически немедленно получать ответ. Так же как гроссмейстер играет сразу много партий на разных досках, оперативная память центральной ЭВМ отслеживает каждого из пользователей, а ее оперативная система допускает работу со многими задачами одновременно и запуск сразу многих программ. При этом пользователь приобретает ни с чем не сравнимый опыт практического взаимодействия с компьютером в режиме реального времени. Пользователь как бы разговаривает с ним. “Казалось, что мы творим нечто вроде новой религии, настолько это должно было отличаться от пакетной обработки данных”, — рассказывал Ликлайдер¹⁹.

Это был самый важный шаг в направлении прямого сотрудничества, или симбиоза человека и компьютера. Боб Тейлор рассказывал: “Создание возможности интерактивных вычислений путем разделения времени было даже важнее самого изобретения способов обработки данных на компьютерах. Пакетная обработка информации напоминала обмен письмами, тогда как интерактивные вычисления были как прямой разговор с собеседником”²⁰.

Насколько важны интерактивные вычисления, поняли в Lincoln Laboratory, финансируемом военными исследовательском центре при Массачусетском технологическом институте, основанном в 1951 году при участии Ликлайдера. Здесь он создал рабочую группу, состоящую наполовину из психологов, наполовину из инженеров. Они должны были выяснить, можно ли сделать взаимодействие человека с компьютером более наглядным, а для представления информации использовать более удобный, дружественный интерфейс.

Одной из задач, стоявших перед Lincoln Laboratory, была разработка компьютеров для систем противовоздушной обороны, которые могли бы заранее предупреждать об атаке врага и координировать ответные действия. Такая система, ее называли SAGE, стоила больше и требовала больше людей, чем Манхэттенский проект — программа построения атомной бомбы. Чтобы система SAGE работала, надо было, чтобы пользователи имели возможность непосредственно и быстро взаимодействовать с компьютерами. Когда ракета или бомбардировщик противника будут на подлете, времени для пакетных расчетов не будет.

В систему SAGE входили двадцать три центра слежения на всей территории Соединенных Штатов, связанные между собой телефонными линиями. Она могла одновременно передавать информацию сразу о четырехстах быстро двигающихся самолетах. Это требовало мощных интерактивных компьютеров, компьютерных сетей, способных передать весь этот огромный массив информации, и дисплеев, на которых эта информации могла бы отображаться в простом для понимания графическом виде.

Поскольку по образованию Ликлайдер был психологом, его позвали помочь разработать интерфейс. Он сформулировал ряд теоретических положений о том, как достичь симбиоза, тесного сотрудничества, которое позволит совместно работать человеку и машине. Особенно важно было найти способ визуального отображения меняющейся информации. “Нам требовались методы, позволяющие не просто показывать точки на экране, но в течение нескольких секунд последовательно сохранять информацию о ситуации в воздухе, рисовать траектории полетов и раскрашивать эти траектории, чтобы можно было следить за текущей информацией и понимать, куда эта штуковина движется”, — объяснял Ликлайдер²¹. Судьба Америки могла зависеть от того, сможет ли оператор за пультом управления правильно оценить поступающие ему данные и мгновенно на них отреагировать.

Интерактивные компьютеры, интуитивные интерфейсы, высокоскоростные компьютерные сети показали, что человек и машина могут работать вместе. И Ликлайдер понял: нечто подобное можно организовать не только для системы противовоздушной обороны. Он начал вести речь о “системе SAGE в полном смысле этих слов”, системе, которая свяжет сетью не только центры противовоздушной обороны, но и “интеллектуальные центры”, объединив воедино огромные хранилища знаний, с которыми люди смогут взаимодействовать, используя дружественные графические терминалы, — другими словами, о том цифровом мире, в котором мы сегодня живем.

Эти идеи легли в основу одной из самых значимых работ в истории послевоенных технологий. Статью “Симбиоз человека и компьютера” Ликлайдер опубликовал в 1960 году. Он писал: “Надежда на то, что пройдет не так уж много лет, и мозг человека будет тесно связан с вычислительной машиной. В результате такого партнерства появится возможность мыслить так, как никогда это не удавалось мозгу человека, а обработка данных будет происходить способом, недостижимым для устройств, оперирующих с информацией сегодня”. Эти слова заслуживают того, чтобы их читали и перечитывали, поскольку в них сформулирована одна из основополагающих идей эры цифровых технологий²².

Ликлайдер встал на сторону Норберта Винера, теория кибернетики которого базировалась на тесном сотрудничестве человека и машины. Он не присоединился к своим коллегам по Массачусетскому технологическому институту Марвину Мински и Джону Маккарти, для которых искусственный интеллект означал создание самообучающихся машин, имитирующих когнитивные способности человека. Как объяснял Ликлайдер, разумным он считал создание среды, в которой человек и машина “взаимодействуют друг с другом для принятия решения”. Иными словами, они дополняют друг друга. “Люди намечают цели, формулируют гипотезы, определяют критерии и делают оценки. Вычислительные машины выполняют рутинную работу, требующуюся для того, чтобы стало возможно проникнуть в суть явления и принять правильные технологические и научные решения”.

Межгалактическая компьютерная сеть

Поскольку Ликлайдер интересовался одновременно и психологией, и инженерией, он все больше сосредотачивался на компьютерах. В 1957 году это привело его в молодую, быстро растущую фирму Bolt, Beranek and Newman (BBN), обосновавшуюся в Кембридже. Это был промышленно-научный исследовательский центр, где работало много его друзей. Как и в Bell Labs, когда там был изобретен транзистор, в BBN собралась группа талантливых, энергичных людей, куда входили теоретики, инженеры, технологи, специалисты в области компьютеров, психологи и даже один случайно попавший туда полковник²³.

В BBN Ликлайдер руководил группой, задачей которой была выяснить, как компьютер может преобразовать библиотеки. Итоговый отчет о работе этой группы Ликлайдер диктовал пять часов, сидя на бортике бассейна во время конференции в Лас-Вегасе²⁴. Он назвал его “Библиотеки будущего”. Ликлайдер анализировал потенциальные возможности использования “устройств и технического оборудования, обеспечивающих взаимодействие человека и компьютера в оперативном режиме”. Это была идея, предвещавшая интернет. Он говорил о создании невероятно больших баз данных, для которых информация будет отбираться и отсеиваться так, чтобы “не быть слишком расплывчатой, излишне подробной или ненадежной”.

В докладе Ликлайдер красочно описывал, как воображаемый компьютер будет справляться с поставленными перед ним задачами. Он представлял себе его работу так: “За выходные он обнаружил свыше 10 тысяч документов, все их просмотрел в поиске отрывков, содержащих относящуюся к делу информацию, разделил найденные отрывки на утверждения с помощью исчисления предикатов высшего порядка и поместил эти утверждения в базу данных”. Ликлайдер понимал, что описываемый им сценарий со временем будет меняться. “Конечно, более совершенный подход должен появиться до 1994 года”, — написал он, заглядывая в будущее на три десятилетия вперед²⁵. Он был наделен удивительным даром предвидения. В 1994 году появились первые текстовые поисковые системы WebCrawler и Lycos, был создан интернет, а вслед за ними быстро появились и такие поисковики, как Excite, Infoseek, AltaVista и Google.

Ликлайдер также предсказал, что доступность информации в числовой форме не заменит полностью печатные издания. Казалось, это противоречит здравому смыслу, но, к счастью, оказалось правильным. Он писал: “Печатная страница лучше всего подходит на роль средства отображения информации. Она допускает разрешение, соответствующее потребностям глаз человека. На ней помещается достаточно информации, которую читателю удобно воспринимать. Она допускает большое разнообразие шрифтов и форматов. Читатель имеет возможность контролировать режим и скорость просмотра страницы. Она небольшая, светлая, ее можно переместить, обрезать, сжать, копировать, можно дополнить, воспроизвести, удалить, она недорога”²⁶.

В октябре 1962 года, когда Ликлайдер все еще работал над проектом “Библиотеки будущего”, он перебрался в Вашингтон, где возглавил созданное при министерстве обороны Агентство передовых исследовательских проектов, известное как ARPA[50], занимавшееся обработкой данных[51]. Прикомандированное к Пентагону агентство было уполномочено финансировать фундаментальные исследования в университетах и корпоративных фирмах. Это был один из многих способов воплощения правительством в жизнь концепции развития Вэнивара Буша. Для этого была еще одна веская причина. Четвертого октября 1957 года русские запустили спутник, первый сделанный человеком искусственный аппарат, летающий по орбите вокруг Земли. Воплощенная в этом летательном аппарате связь между наукой и обороной, на которую указывал Буш, теперь каждую ночь поблескивала на небе. Когда американцы поднимали голову, чтобы взглянуть на небо, они могли также видеть, что Буш прав: нация, которая оплачивает самую лучшую науку, может производить самые лучшие ракеты и искусственные спутники. Публика была в панике.

Президент Эйзенхауэр любил ученых. В них его привлекала культура, образ мыслей, умение обходиться без идеологии и рациональность. В своей инаугурационной речи Эйзенхауэр сказал: “Любовь к свободе означает охрану всех ресурсов, которые обеспечивают нашу независимость, начиная от неприкосновенности наших семей и богатства нашей земли до талантов наших ученых”. Как позднее Кеннеди, приглашавший в Белый дом художников, он устраивал обеды для ученых, а многих из них он сделал своими советниками.

Как вспоминает помощник президента Шерман Адамс, меньше чем через две недели после запуска спутника Эйзенхауэр собрал пятнадцать своих главных научных советников, работавших с Мобилизационным управлением министерства обороны, и попросил их “рассказать ему, как научно-исследовательская деятельность встроена в структуру федерального правительства”²⁷. Затем он встретился за завтраком с президентом Массачусетского технологического института Джеймсом Киллианом и назначил его своим штатным советником по науке²⁸. Совместно с министром обороны Киллиан разработал план, о котором стало известно в январе 1958 года. Было решено, что в Пентагоне появится Агентство передовых исследовательских проектов. Как пишет историк Фред Тернер: “Создание ARPA знаменовало расширение начавшегося во время Второй мировой войны сотрудничества военных и ученых в области обороны”²⁹.

Отдел ARPA, который возглавил Ликлайдер, занимался вопросами оперативного управления. Его задачей было выяснить, как интерактивные компьютеры помогут справиться с потоком информации. Место руководителя группы, изучавшей психологические факторы в ходе принятия военных решений, было еще свободно. Ликлайдер настаивал на объединении двух тем. “Со всем доступным мне красноречием я отстаивал свою точку зрения, считая, что проблемы оперативного управления по сути являются вопросами взаимодействия человека с компьютером”, — рассказывал он позднее³⁰. Он согласился возглавить обе группы и переименовал объединенную структуру в отдел методов обработки данных — IPTO.

У Ликлайдера было много захватывающих дух идей и пристрастий. Особенно его занимали вопросы разделения времени, работа с компьютером в режиме диалога в реальном времени и создание интерфейсов, обеспечивающих симбиоз человека и вычислительной машины. Одно простое понятие объединяло вместе все его мечты. Это была сеть. С присущим ему своеобразным чувством юмора он стал говорить о своей мечте “умышленно высокопарно”, придумав для нее название “межгалактическая компьютерная сеть”³¹. В апреле 1963 года Ликлайдер обратился к “членам и отделениям” этой воображаемой сети с меморандумом, где формулировал цели, ради которых она создается: “Представьте себе ситуацию, когда несколько различных центров соединены вместе… Было бы лучше, чтобы этим центрам не приходилось договариваться о каком-то одном языке или, если договариваться нужно, чтобы не приходилось спрашивать: «На каком языке вы говорите?» А возможно, это даже необходимо”³².

Боб Тейлор и Ларри Робертс

Не раз бывало, что цифровые технологии продвигались вперед благодаря совместной работе нескольких человек. В отличие от других партнеров, способствовавших наступлению новой эры, Боб Тейлор и Ларри Робертс никогда не были друзьями: ни до, ни после работы в IPTO. Более того, позднее каждый из них ожесточенно оспаривал достижения другого. “Ларри утверждает, что сеть он построил сам, но это совсем не так, — жаловался Тейлор в 2014 году. — Не доверяйте тому, что он говорит. Мне неудобно за него”³³. Со своей стороны, Робертс утверждает, что Тейлор ожесточен, поскольку обделен славой: “Не знаю, что следует признать за ним, кроме того, что он нанял меня на работу. Из всего, что сделал Боб, важно только это”³⁴.

Но в шестидесятые годы Тейлор и Робертс четыре года работали вместе в ARPA и хорошо дополняли друг друга. Тейлор не был блестящим ученым, он даже не защитил диссертацию. Но он был приветлив, мог заставить человека поверить в свои силы и, словно магнит, притягивал таланты. Робертс же, способный инженер, был человеком с резкими манерами, граничащими с грубостью. Он взял за правило измерять секундомером время, требующееся на то, чтобы разными путями пройти от одного кабинета до другого по бесконечным коридорам Пентагона. Особо теплых чувств коллеги к Робертсу не испытывали, скорее, его уважали, но и побаивались. Тейлор обольщал людей, тогда как Робертс подавлял их своим интеллектом.

Боб Тейлор родился в 1932 году в Далласе в приюте для матерей-одиночек. На поезде его отправили в детский дом в Сан-Антонио. Когда Бобу было двадцать восемь дней, его усыновила семья священника методистской церкви. Каждые несколько лет приемный отец Боба переезжал, занимая кафедры в небольших техасских городках, таких как Ювалде, Озона, Виктория, Мерседес³⁵. По словам Боба, воспитание наложило отпечаток на его личность. Важными оказались два момента. Как и в случае Стива Джобса, которого тоже усыновили, родители Тейлора все время повторяли, что он “избранный”, что его “специально выбирали”. Боб шутил: “Все остальные родители должны были довольствоваться тем, что им досталось, а я был избранным. По-видимому, это и дало мне ни на чем не основанную уверенность в себе”. Кроме того, каждый раз, когда семья переезжала с места на место, ему надо было заводить новые знакомства, учить малопонятный местный жаргон, самоутверждаться, приноравливаясь к порядкам маленького городка. “Каждый раз приходилось искать новую компанию, всякий раз сталкиваясь с предвзятым отношением к себе”³⁶.

Тейлор изучал экспериментальную психологию в Южном методистском университете, служил во флоте, степени бакалавра и магистра получил в Техасском университете. Он занимался психоакустикой, и чтобы проводить расчеты на университетском компьютере, ему требовалось набивать данные на перфокарты. “Мне приходилось носиться со стопкой перфокарт, на обработку которых требовалось несколько дней. А потом мне говорили, что у меня что-то не так с перфокартой номер 653, или еще что-то не ладится, и все надо переделать, — рассказывает он. — Меня это злило”. Он понял, что есть возможность улучшить ситуацию, когда прочел статью Ликлайдера об интерактивных вычислительных машинах и симбиозе человека с компьютером. И тут его озарило. Тейлор вспоминает, что сказал себе: “Да, именно так все должно быть устроено!”³⁷

Сначала Тейлор работал в частной школе, затем во флоридской фирме, выполнявшей заказы министерства обороны, а потом получил работу в штаб-квартире НАСА в Вашингтоне, где руководил исследованиями по созданию дисплеев, позволяющих имитировать полеты. Ликлайдер в то время возглавлял отдел методов обработки информации в ARPA. Ликлайдер проводил регулярные встречи с другими учеными, работавшими на правительство и занятыми аналогичными задачами. Когда в конце 1962 года на одном из таких собраний появился Тейлор, Ликлайдер удивил его. Оказалось, что он знает работу Тейлора по психоакустике, написанную им в Техасском университете. (Руководитель Тейлора был приятелем Ликлайдера.) “Я был ужасно поражен и горд, — вспоминает Тейлор, — С этого момента я стал почитателем и преданным другом Лика”.

Бывало, Тейлор и Ликлайдер вместе ездили на конференции, что еще больше укрепляло их дружбу. Во время поездки в Грецию в 1963 году Ликлайдер привел Тейлора в один из художественных музеев Афин и продемонстрировал, как, прищурившись, он может оценить мазок кисти на картине. В тот же день поздно вечером в таверне Тейлор напросился в игравший там оркестр и научил музыкантов исполнять песни Хэнка Уильямса[52]³⁸.

В отличие от некоторых инженеров, и Ликлайдер, и Тейлор понимали, что такое человеческий фактор. Они оба изучали психологию, умели ладить с людьми, получали удовольствие от искусства и музыки. Хотя Тейлор бывал задирист, а Ликлайдер, как правило, ласков и спокоен, оба любили работать с людьми, поддерживали их, пестовали таланты. Их склонность к человеческому общению и умение разобраться в том, как оно происходит, очень помогло в создании технических и программных средств, обеспечивающих возможность взаимодействия человека и вычислительной машины (интерфейса).

Когда Ликлайдер ушел с поста руководителя IPTO, на эту должность был временно назначен его заместитель Айван Сазерленд. Ликлайдер уговорил Тейлора уйти из НАСА и стать заместителем Сазерленда. Тейлор был одним из тех немногих, кто понимал, что информационные технологии могут быть не менее, а может быть, и более увлекательны, чем космическая программа. Когда Сазерленд ушел в отставку и стал профессором в Гарварде, Тейлор не был во главе списка его преемников: он не был доктором и не был специалистом-компьютерщиком, но в конечном счете это место досталось ему.

Три аспекта деятельности IPTO поразили Тейлора. Во-первых, каждый университет и исследовательский центр, у которого был контракт с ARPA, хотел получить новейший компьютер самой большой мощности. Это было расточительно и приводило к дублированию. Случалось, что в Солт-Лейк-Сити был компьютер, умеющий делать графические построения, а другой компьютер, анализирующий данные, находился в Стэнфорде, но если требовалось и то и другое, сотрудник должен был либо мотаться туда-сюда на самолете, либо просить у IPTO деньги на еще один компьютер. Почему нельзя объединить их в сеть, которая позволит работать на обоих компьютерах в режиме разделенного времени? Во-вторых, разговаривая во время своих поездок с молодыми учеными, Тейлор обнаружил, что они очень хотят знать, что происходит в других центрах. Он понял, что хорошо бы связать их с помощью электроники, и тогда общаться станет легче. В-третьих, Тейлора ужаснул тот факт, что в его кабинете в Пентагоне имеется три терминала, каждый со своим паролем и командами, которые соединены с разными компьютерными центрами, финансируемыми ARPA. “Это просто глупо, — думал он. — Я должен иметь возможность доступа к любой из этих систем с одного терминала”. “Прозрение пришло”, рассказывал Тейлор, именно благодаря этим трем терминалам³⁹. Сразу все проблемы можно решить, построив сеть передачи данных, которая свяжет исследовательские центры, то есть если удастся воплотить в жизнь мечту Ликлайдера о межгалактической компьютерной сети.

Пройдя по кольцу E[53], он оказался в кабинете своего начальника, директора ARPA Чарльза Херцфельда. Тейлор говорил как типичный техасец. Он знал, что понравится Херцфельду, беженцу-интеллектуалу из Вены. С собой у него не было никаких материалов для презентации. Он просто начал нахваливать свое предложение. Сеть, которая будет финансироваться и разрабатываться в ARPA, позволит исследовательским центрам делиться компьютерными ресурсами, совместно работать над проектами, а ему, Тейлору, позволит выбросить на свалку два терминала из своего кабинета.

— Идея великолепная, — сказал Херцфельд. — Приступайте. А сколько денег вам нужно?

Тейлор предположил, что только на то, чтобы запустить проект, потребуется миллион долларов.

— Считайте, что вы их получили, — ответил Херцфельд. Возвращаясь обратно в свой кабинет, Тейлор взглянул на часы.

— Господи, боже мой, — пробормотал он. — На все про все потребовалось двадцать минут⁴⁰.

Эту историю часто повторяет Тейлор в своих интервью и выступлениях. Херцфельду такой рассказ нравится, но позднее он посчитал нужным сознаться, что все происходило не совсем так, как рассказывает Тейлор: “Он не упомянул, что я с ним и с Ликлайдером обсуждал этот вопрос уже три года. Получить миллион ему было нетрудно, поскольку я ждал, что он его попросит”⁴¹. Тейлор покаялся и сознался, что все было именно так, добавив в свое оправдание: “Что меня действительно порадовало, так это то, что Чарльз взял деньги из фонда, предназначенного на разработку системы противоракетной обороны. Я считал, что появление подобной системы — глупейшая и очень опасная идея”⁴².

Тейлору нужен был человек, который возглавил бы проект. Именно так на сцене появился Ларри Робертс. Этот выбор был очевиден.

Кажется, Робертс был рожден и воспитан именно для того, чтобы создать интернет. Его отец и мать защитили докторские диссертации по химии. Мальчик рос неподалеку от Йельского университета. Ребенком он сам соорудил телевизор, катушку Тесла[54], наладил любительскую радиосвязь и практически из ничего собрал телефонную систему. Ларри поступил в Массачусетский технологический институт, где получил степени бакалавра и магистра, а затем защитил диссертацию по техническим наукам. Под впечатлением статьи Ликлайдера о симбиозе человека и компьютера Робертс поступил на работу в Lincoln Laboratory, где под его руководством занимался вопросами разделения времени, сетями и интерфейсами. В одном из экспериментов, выполненных Робертсом в Lincoln Laboratory, надо было установить связь между двумя удаленными друг от друга компьютерами. Финансировался этот эксперимент Бобом Тейлором из ARPA. “Мне захотелось воплотить в жизнь мечту Ликлайдера: связать компьютеры в одну сеть, — вспоминает Робертс, — и я решил, что именно этим буду заниматься”.

Но Робертс раз за разом отказывался от предложения Тейлора перебраться в Вашингтон и стать его заместителем. Работа в Lincoln Laboratory ему нравилась, и он не слишком уважал Тейлора. Было еще нечто, о чем Тейлор не знал: за год до того Робертсу предлагали место Тейлора. “Когда Айван уходил, он попросил меня перейти в IPTO и стать его следующим директором, — рассказывал Робертс. — Но это была управленческая работа, а я предпочитал заниматься наукой”. Отклонив предложение возглавить отдел, он теперь не слишком рвался стать заместителем Тейлора. “Забудь об этом, — сказал он Тейлору. — Я занят. Я занимаюсь исследовательской работой, от которой получаю удовольствие”⁴³.

Сопротивляться Робертс мог еще по одной, понятной Тейлору, причине. “Ларри был доктором из Массачусетского технологического института, а я был из Техаса и имел только степень магистра. Поэтому, как я подозревал, он и не хочет на меня работать”, — рассказывал позднее Тейлор⁴⁴.

Однако Тейлор был не только ловким, но и упрямым техасцем. “Чарли, разве не ARPA финансирует Lincoln Laboratory на 51 процент?” — спросил он у Херцфельда осенью 1966 года. Херцфельд это подтвердил. “Ну так вот, вы же знаете об этом проекте создания сети, которым я собираюсь заниматься. Но у меня возникли сложности. Мне никак не удается заполучить руководителя для этого проекта, а он работает в Lincoln Laboratory”.

Возможно, Херцфельд согласится позвонить руководителю лаборатории, предложил Тейлор, и сказать, что в их интересах уговорить Робертса принять предложение. Это был техасский способ вести дела. Его предпочитал и Линдон Джонсон, который в то время был президентом. Начальник лаборатории был человеком понятливым.

— Наверное, для всех нас будет лучше, если вы рассмотрите это предложение, — заметил он Робертсу после звонка Херцфельда.

Итак, в декабре 1966 года Ларри Робертс перешел на работу в ARPA. “Я шантажом вынудил Ларри Робертса стать знаменитым”, — говорил позднее Тейлор⁴⁵.

Когда незадолго до Рождества Робертс с женой впервые приехали в Вашингтон, несколько недель, пока искали жилье, они жили у Тейлора. Хотя им и не суждено было стать близкими друзьями, работали в ARPA они слаженно и тепло относились друг к другу⁴⁶.

Робертс не был ни таким доброжелательным, как Ликлайдер, ни таким жизнерадостным и дружелюбным, как Тейлор. Не был он и таким компанейским, как Боб Нойс. Как заметил Тейлор: “Ларри холоден как рыба”⁴⁷. Но и у него была своя особенность, не менее полезная для поддержания духа творческого сотрудничества и руководства группой: он был решителен и умел добиваться результата. И, что еще важнее, его решительность основывалась не на эмоциях или личных предпочтениях, а на логическом и точном анализе всех возможностей. Коллеги уважали его решения, даже если были с ними не согласны, поскольку они отличались четкостью, ясностью и бескомпромиссностью. Это и было одним из преимуществ руководства проектом настоящим инженером-технологом. Как заместитель Тейлора Робертс чувствовал себя некомфортно, и ему удалось договориться с директором ARPA Чарльзом Херц-фельдом, что вместо этого тот назначит его главным научным консультантом агентства. “Днем я возился с контрактами, а по вечерам занимался разработкой сети”, — вспоминает он⁴⁸.

С другой стороны, Тейлору нравилось быть вместе с людьми, и шутить он любил, иногда даже чрезмерно. “Я общительный человек”, — сообщает он. Каждый год Тейлор устраивал конференцию, где собирались ученые, получавшие финансирование от ARPA. Еще одна конференция для лучших студентов-выпускников проводилась обычно в каких-нибудь интересном месте, вроде Парк-Сити, в штате Юта или в Новом Орлеане. Каждый имел возможность выступить, а затем его засыпали вопросами и предложениями. Таким образом Тейлор получал сведения обо всех восходящих звездах страны. Он, как магнит, притягивал таланты, что сослужило ему хорошую службу при переходе на работу в Xerox PARC. А еще это помогло ему решить одну из самых важных задач построения сети: заразить окружающих этой идеей.

ARPANET

Тейлор знал: идею сети с разделением времени надо популяризировать среди тех, кто готов к сотрудничеству, а именно среди ученых, получающих финансирование от ARPA. Поэтому в апреле 1967 года он пригласил их на семинар в Университет Мичигана, где Робертс представил их план. Все компьютеры, объяснил Робертс, мы объединим выделенными телефонными линиями. Он описал две возможные архитектуры. Одна из них — система с центральным аппаратным узлом, центральным компьютером, который стоит, например, в Омахе и направляет по определенному адресу, маршрутизирует информацию. Вторая — система, напоминающая сеть. Она выглядит как карта шоссейных дорог с линиями, пересекающими друг друга, как паутинки, протянутые от точки к точке. Робертс и Тейлор склонялись к децентрализованной системе: она выглядела надежней. Информацию можно будет передавать от одного узла к другому, пока она не достигнет места назначения.

Многие из участников с большой неохотой соглашались присоединяться к сети. “Университеты вообще не желали с кем-нибудь делиться своими компьютерами, — рассказывает Робертс. — Они хотели закупать собственные машины и прятать их по углам”⁴⁹. Не хотели они, и чтобы у них, как у участников сети, для маршрутизации трафика отбирали хоть каплю ценного машинного времени. Первыми против высказались Марвин Мински из Лаборатории искусственного интеллекта при Массачусетском технологическом институте и Джон Маккарти, в прошлом коллега Мински, перебравшийся к этому времени в Стэнфорд. Их компьютеры, заявили они, и так используются по максимуму. С какой стати они должны разрешать еще кому-то подключаться к ним? А кроме того, у них появится новая забота: маршрутизировать сетевой трафик неизвестных им компьютеров, на языке которых они не говорят. “Обоим не нравилось, что уменьшится вычислительный ресурс их компьютеров, и участвовать в этой затее они отказывались, — вспоминает Тейлор. — Я сказал, что им придется это сделать, поскольку это позволит мне втрое сократить расходы на компьютеры”⁵⁰.

Тейлор был убедителен, а Робертс настойчив. Они напомнили присутствующим, что всех их финансирует ARPA. “Мы собираемся устроить сеть, а вам придется в этом участвовать, — заявил Робертс. — И вы подсоедините к ней свои машины”⁵¹. Денег на компьютеры больше не будет до тех пор, пока они не подсоединятся к сети.

Часто бывает, что споры на конференциях стимулируют рождение идей. Именно это произошло в конце мичиганской встречи, когда один из ее участников неожиданно выступил с предложением, позволившим ослабить противодействие сети. Вэс Кларк из Lincoln Laboratory был одним из разработчиков персонального компьютера, который они в лаборатории между собой называли LINC. Больше продвижения идеи разделения времени на больших компьютерах его интересовало совершенствование компьютеров индивидуального пользования. Поэтому он не слишком прислушивался к тому, что говорилось на конференции. Но в самом ее конце он сообразил, почему так трудно заставить исследовательские центры принять идею сети. “Хорошо помню, что перед самым отъездом я неожиданно сообразил, в чем основная трудность, — рассказывал Кларк. — Я передал Ларри записку, где сообщал, что, похоже, вижу, как решить проблему”⁵². По дороге в аэропорт во взятой напрокат машине, которую вел Тейлор, Кларк рассказал Робертсу и еще двум коллегам, в чем состоит его идея. ARPA не следует настаивать на том, чтобы маршрутизацией данных занимались все вычислительные центры, где стоят компьютеры, на которых ведется научная работа, объяснял Кларк. Вместо этого ARPA следует разработать стандартизованный мини-компьютер, который и будет производить маршрутизацию, и снабдить такими компьютерами все вычислительные центры. Тогда от большого исследовательского компьютера потребуется только установить связь с предоставленным ARPA мини-компьютером — маршрутизатором. У такого подхода три преимущества: основная нагрузка снимается с компьютерного терминала центра, у ARPA появляется возможность стандартизировать сеть, а маршрутизация данных действительно приводит к их рассредоточению, а не к контролю за ними несколькими большими узлами сети.

Тейлору идея сразу пришлась по душе. Робертс задал несколько вопросов и тоже согласился: сеть будет управляться стандартизованными мини-компьютерами, предложенными Кларком. Они известны как интерфейсные процессоры сообщений, или IMP (Interface Message Processors). Позднее их стали называть просто роутерами.

Когда они добрались до аэропорта, Тейлор спросил, кто займется разработкой IMP. Кларк ответил, что, очевидно, эту работу следует передать Bolt, Beranek and Newman, кембриджской фирме, где тогда работал Ликлайдер. Но в машине был еще Эл Блу, отвечавший в ARPA за вопросы согласования. Он напомнил, что в соответствии с федеральными стандартами заключения контрактов следует провести тендер на выполнение этого проекта⁵³.

На следующей конференции, проходившей в Гатлинберге, штат Теннесси, в октябре 1967 года, Робертс представил пересмотренный план сети. Он также дал ей имя: ARPA Net, трансформировавшееся затем в ARPANET. Однако один вопрос оставался нерешенным: потребуется ли для связи двух узлов сети выделенная телефонная линия наподобие той, которая нужна для телефонных звонков? Или есть какой-то практический способ, позволяющий разнородным потокам данных использовать линии совместно, как в системах с разделением времени для обычных телефонных линий? Раньше в том же месяце один из комитетов Пентагона выработал технические характеристики для такой сети передачи данных.

Именно тогда молодой инженер из Англии Роджер Скентле-бери представил доклад, описывающий исследования его руководителя Дональда Дэвиса из Britain’s National Physical Laboratory. В нем содержался ответ: метод деления сообщений на маленькие порции, которые Дэвис окрестил “пакетами”. Скентлебери добавлял, что независимо та же идея разрабатывалась еще одним ученым Полем Бэраном из RAND. После доклада Ларри Робертс и некоторые другие слушатели столпились вокруг Скентлебери. Затем все отправились в бар, где разговор затянулся до позднего вечера.

Коммутация пакетов: Пол Бэран, Дональд Дэвис и Леонард Клейнрок

Есть много способов передачи данных по сети. Самый простой, известный как коммутация каналов, это способ, которым работает телефонная сеть: с помощью коммутаторов создается специальный канал, по которому все время разговора туда и обратно курсирует сигнал. Соединение при этом сохраняется даже во время длительных пауз. Другой метод — это коммутация сообщений, или, как его называют телеграфисты, коммутация с промежуточным хранением. В такой системе исходящее сообщение отправляется в сеть по адресу, указанному в заголовке, и последовательно передается от узла к узлу, двигаясь к месту назначения.

Еще эффективнее метод коммутации пакетов — специальный способ коммутации с промежуточным хранением, при котором сообщения разбиваются на небольшие кусочки строго одинакового размера. Эти кусочки, их называют пакетами, снабжены адресом — заголовком, указывающим, куда ему следует двигаться. Затем пакеты отправляются в путь по сети к своему месту назначения, перескакивая с узла на узел. При этом они используют те связи, которые в данный момент наиболее доступны. Если какая-то связь слишком забита данными, некоторые из пакетов отправляются по альтернативным маршрутам. Когда все пакеты добираются до нужного узла, их опять собирают вместе, используя инструкции, записанные в заголовке. “Это напоминает длинное письмо, написанное на десятках открыток. Все открытки пронумерованы и отправлены по одному и тому же адресу, — объясняет Винт Серф, один из основоположников интернета. — Каждая открытка, чтобы попасть в пункт назначения, может выбрать свой маршрут, после чего они опять собираются вместе”⁵⁴.

Как объяснил Скентлебери в Гатлинберге, первым, кто до конца разобрался в том, что из себя представляет сеть с коммутацией пакетов, был инженер Пол Бэран. Семья Бэрана иммигрировала из Польши, когда ему было два года. Они поселились в Филадельфии, где отец Пола открыл небольшую бакалейную лавку. Окончив в 1949 году Дрексельский университет, Бэран поступил в компьютерную компанию Преспера Эккерта и Джона Мокли, где занимался тестированием программ для UNIVAC. Он перебрался в Лос-Анжелес, прослушал вечерние курсы в Калифорнийском университете, а затем получил работу в RAND Corporation.

Когда в 1955 году русские успешно испытали водородную бомбу, Бэран осознал, что дело его жизни — помочь предотвратить ядерный холокост. Однажды в RAND он просматривал список исследовательских тем, интересующих штаб военно-воздушных сил, который рассылали еженедельно. Его взгляд остановился на одной из них, относившейся к разработке военной системы связи, способной пережить атаку врага. Он знал, что подобная система может помочь предотвратить обмен ядерными ударами: если одна из сторон боится, что ее система связи выйдет из строя, более вероятно, что при нарастании напряжения она попробует нанести упреждающий удар. При надежных системах связи государству ни к чему вести себя столь необдуманно агрессивно.

Бэран сформулировал две ключевые идеи, о которых написал в 1960 году. Во-первых, утверждал он, сеть не должна быть централизованной: не должно быть главного аппаратного узла, контролирующего все коммутации и маршрутизацию. Не должна она быть и просто децентрализованной, такой, которая контролируется большим числом региональных аппаратных узлов наподобие телефонной сети AT&T или карты маршрутов большой авиакомпании. Если враг захватит несколько таких пунктов, система выйдет из строя. Напротив, контроль надо полностью рассредоточить. Другими словами, каждый из узлов должен иметь равную возможность коммутировать и направлять поток данных. Именно это стало наиболее важной отличительной чертой интернета, его неотъемлемым признаком, наделяющим правами отдельного человека и ограждающим сеть от централизованного контроля.

В его представлении сеть напоминала рыбацкий невод. Все узлы наделены способностью маршрутизировать трафик, каждый из них связан с несколькими другими узлами. Если один из узлов испортить, трафик просто будет перенаправлен по другим путям. Бэран объяснял: “Централизованного контроля нет. Каждый из узлов выбирает свою простую стратегию маршрутизации”. Он подчеркивал, что даже если у каждого из узлов есть только три или четыре связи, система абсолютно устойчива по отношению к ошибкам и может функционировать в любых условиях. “Достаточно трехкратного или четырехкратного дублирования, чтобы надежность сети фактически соответствовала ее теоретически предсказанным возможностям”⁵⁵.

“После того как я понял, что гарантирует надежность, следовало решить проблему прохождения сигнала через такую, похожую на невод, сеть”, — рассказывает дальше Бэран⁵⁶. Отсюда появилась его вторая идея: данные надо разбить на небольшие блоки стандартного размера. Сообщение разбивается на большое число таких блоков, каждый из которых будет быстро продвигаться от узла к узлу по своему собственному пути, а затем, достигнув пункта назначения, они будут собраны вместе. “Универсальный стандартизованный блок сообщения можно положить равным 1024 битам, — писал он. — Основная часть блоков, на которые разбивается сообщение, резервируется за передаваемыми данными, тогда как в оставшейся части должна содержаться служебная информация, необходимая для обнаружения ошибки, и данные о маршруте”.

Слева: Дональд Дэвис (1924–2000)

Пол Бэран (1926–2011)

Слева: Леонард Клейнрок (род. в 1934 г.)

Винт Серф (род. в 1943 г.) и Боб Кан (род. в 1938 г)

А затем Бэрану пришлось столкнуться с реальностью, сопутствующей инновациям: прочно окопавшаяся бюрократия сопротивляется изменениям. RAND рекомендовала идею сети с коммутацией пакетов ВВС. Там, после детального изучения вопроса, решили ее осуществить. Но затем министерство обороны приняло решение, что любое подобное начинание, чтобы его могли использовать все рода войск, должно регулироваться Управлением информационного обеспечения. Бэран понял, что у Управления никогда не будет ни желания, ни возможности построить его сеть.

Тогда Бэран предпринял попытку убедить AT&T дополнить свою обычную сеть передачи голосовой информации с коммутацией каналов сетью передачи данных с коммутацией пакетов. “Они отбивались руками и ногами, — вспоминает он. — Было испробовано все, что только возможно, чтобы не дать проекту ход”. AT&T даже карты своих коммуникационных каналов не дали RAND, так что Бэран был вынужден использовать комплект, попавший к нему в руки благодаря утечке информации. Он несколько раз ездил в штаб-квартиру AT&T на Нижнем Манхэттене. Во время одного из визитов он встретился с неким руководителем высшего звена, инженером старой закалки, специалистом в области аналоговой техники. Тот был совершенно огорошен, когда Бэран объяснил, что с помощью его системы данные можно передавать туда и обратно без того, чтобы выделенная линия оставалась все время открытой. Бэран рассказывал: “Он закатил глаза, как бы давая понять своим коллегам, присутствовавшим в комнате, что не верит в это ни на йоту”. После паузы этот начальник добавил: “Сынок, послушай, телефон работает так…” — и начал свысока объяснять ему простейшие вещи.

Бэран продолжал настаивать на своей казавшейся абсурдной идее: сообщение можно разделить и молниеносно передать в виде крошечных пакетов по сети. Тогда AT&T провела серию семинаров для него и еще нескольких не работавших в компании людей, где им объясняли, как на самом деле работает система. Бэран с восторгом рассказывал: “Чтобы объяснить, как работает вся система в целом, им потребовалось девяносто четыре докладчика”. Когда все закончилось, один из руководителей AT&T спросил у него: “Ну, теперь вы понимаете, почему коммутация пакетов работать не будет?” К его великому огорчению, Бэран ответил просто: “Нет”. И опять AT&T зашла в тупик. Слишком труден был вопрос выбора, когда речь шла об инновациях. Компания отказалась рассматривать совершенно новый тип сети передачи данных в связи с тем, что слишком много было вложено в традиционные каналы передачи информации⁵⁷.

Итогом работы Бэрана стали одиннадцать томов детального технического анализа под общим названием “К вопросу о распределенных коммуникациях”. Эту работу он закончил в 1964 году. Бэран настаивал, что работа не должна быть засекречена. Он считал, что подобная система окажется наиболее эффективной, если и у русских будет нечто подобное. Хотя Боб Тейлор прочел кое-что из работы Бэрана, никто другой в ARPA с ней знаком не был. Его идеи оставались практически незамеченными, пока в 1967 году на конференции в Гатлинберге на них не обратил внимание Ларри Робертс. Вернувшись в Вашингтон, Робертс раскопал тома докладов Бэрана, стряхнул с них пыль и приступил к чтению.

Робертс раздобыл и статьи английской группы Дональда Дэвиса, суть которых изложил Скентлебери в Гатлинбурге. Дэвис был сыном служащего из Уэльса, работавшего в конторе угольной шахты, который умер в 1924 году, через несколько лет после рождения сына. Дэвиса воспитывала мать. Они жили в Портсмуте, где мать работала в Главном почтовом управлении Британии, в ведении которого находилась и государственная телефонная система. Детство Дэвиса прошло за игрой с телефонными проводами. Затем он окончил Имперский колледж в Лондоне по специальностям математика и физика. Во время войны он работал в Бирмингемском университете, где под руководством Клауса Фукса (как оказалось впоследствии, советского шпиона) принимал участие в секретной британской программе разработки атомного оружия. Затем он перешел на работу к Алану Тьюрингу в Национальную физическую лабораторию, где тот занимался построением автоматической вычислительной машины, компьютера с хранимой в памяти программой.

Дэвиса занимали два вопроса. Во-первых, работа компьютеров в режиме с разделением времени, о чем он узнал в 1965 году во время визита в Массачусетский технологический институт, и, во-вторых, использование телефонных линий для передачи данных. Комбинируя в голове эти идеи, он задался целью отыскать метод, аналогичный разделению времени, чтобы использовать коммуникационные линии максимально эффективно. Так же как и Бэран, он пришел к выводу, что сообщения необходимо делить на небольшие порции. Он же предложил первым использовал старое доброе английское слово packet, “пакет”. Пытаясь убедить Главное почтовое управление принять на вооружение свою систему, Дэвис столкнулся с той же проблемой, что и Бэран, когда тот пытался достучаться до руководства AT&T. Но оба они нашли сторонника в Вашингтоне. Ларри Робертс не только с готовностью поддержал их идеи, он перенял и слово “пакет”⁵⁸.

Третьим в этой компании (правда, его вклад считается несколько более спорным) был Леонард Клейнрок — веселый, приветливый, иногда слишком самонадеянный специалист по вопросам потоков данных в сетях. С Ларри Робертсом они стали близкими друзьями, когда во время аспирантуры в Массачусетском технологическом институте делили один кабинет. Клейнрок вырос в Нью-Йорке в семье бедных иммигрантов. Он начал живо интересоваться электроникой в шесть лет. Читая комиксы о Супермене, Леонард наткнулся на инструкцию по изготовлению детекторного радиоприемника без батареек. Он соединил вместе рулон туалетной бумаги, одно из бритвенных лезвий отца, проволоку, графитовый стержень из карандаша и уговорил мать поехать с ним на метро в Нижний Манхэттен и купить там конденсатор переменной емкости в магазине электроники. Это хитрое устройство заработало. Так началось продолжавшееся всю жизнь увлечение электроникой. “Я по-прежнему им восторгаюсь, — говорит Клейнрок, вспоминая радио. — Оно до сих пор кажется мне чудом”. Он начал покупать в долг радиолампы и рыться в контейнерах для мусора в поисках сломанных радиоприемников. Он набрасывался на них как стервятник, вытаскивая оттуда детали, чтобы делать новые радиоприемники самому⁵⁹.

Обучение даже в бесплатном Городском колледже Нью-Йорка было для него неподъемно, поэтому днем он работал в компании, занимавшейся электроникой, и посещал вечерние курсы в колледже. По вечерам преподаватели больше, чем днем, уделяли внимание практическим вопросам. Клейнрок помнит, что их учили не теории транзисторов, а объясняли, насколько транзисторы чувствительны к высокой температуре и как их подобрать при конструировании конкретной сети. “На дневных лекциях тебя такому никогда не научат, — вспоминал он. — Там преподаватели просто ничего подобного не знают”⁶⁰.

Окончив колледж, Клейнрок выиграл стипендию, позволившую ему стать аспирантом Массачусетского технологического института. Здесь он занимался теорией очередей — разделом теории вероятности, где рассматриваются, например, вопросы о том, сколько времени надо в среднем провести в очереди в зависимости от разных привходящих факторов. Диссертация Клейнрока посвящена математическому анализу прохождения сообщений и возникновения “узких мест” в коммутируемой сети передачи данных. Мало того, что он делил кабинет с Робертсом, Клейнрок был сокурсником Айвана Сазерленда и посещал лекции Клода Шеннона и Норберта Винера. “Это был истинный рассадник блестящих интеллектуалов”, — вспоминает он о Массачусетском технологическом институте тех времен⁶¹.

Однажды поздно вечером уставший Клейнрок работал на одном из больших экспериментальных компьютеров, известных как TX-2, и вдруг услышал необычный звук “пссссс”. Клейнрок вспоминает: “Я очень разволновался. В том месте, откуда забрали деталь компьютера для починки, было пустое гнездо. Я поднял голову, посмотрел на это гнездо и увидел два смотрящих на меня глаза!” Это был Ларри Робертс, который его разыгрывал⁶².

Несмотря на разницу характеров (а может быть, именно благодаря ей) искрометный Клейнрок и всегда сдержанный Робертс оставались друзьями. Им нравилось вместе ездить в Лас-Вегас, где они пытались переиграть казино. Робертс придумал метод подсчета карт при игре в блэк-джек, основанный на отслеживании карт как большого, так и малого достоинства, и обучил ему Клейнрока. “Однажды нас вышвырнули из Hilton, где мы с женой играли. Управляющий казино, наблюдавший за игрой через отверстие в потолке, заподозрил неладное, когда я прикупил карту. Обычно при таком раскладе не прикупают, если только ты не знаешь, сколько осталось карт большого достоинства”, — вспоминает Робертс. Еще один хитроумный план основывался на расчете траектории шарика при игре в рулетку. Для этого нужен был контур, состоящий из транзистора и осциллятора. С его помощью предполагалось измерять скорость шарика, что позволило бы предсказать, с какой стороны колеса он остановится, а значит, делать ставки с большим шансом на успех. Чтобы собрать необходимую информацию, Робертс забинтовал руку и спрятал приемник под повязкой. Крупье, заподозрив что-то неладное, спросил, глядя на него и Клейнрока: “Хочешь, чтобы я сломал тебе и вторую руку?” Они решили, что это им ни к чему, и ретировались⁶³.

В плане диссертации, представленном в Массачусетском технологическом институте в 1961 году, Клейнрок указывал, что собирается разработать математические методы заторов в сети со структурой паутины. Здесь и в последующих работах он описывал сеть с промежуточным хранением данных — “коммуникационную сеть, где есть возможность хранить данные на каждом из узлов”. Но это еще не было истинной сетью с коммутацией пакетов, где сообщение требуется разбить на очень маленькие порции одинаковых размеров. Он исследовал вопрос “среднего запаздывания сообщения при продвижении по сети” и анализировал, как можно решить эту проблему, устанавливая приоритетную структуру. Это можно сделать и путем разбиения сообщения на маленькие порции. Однако слова “пакет” он не использовал и не вводил сходного понятия⁶⁴.

Клейнрок был компанейским парнем, с удовольствием работал со своими коллегами, но примеру Ликлайдера он не последовал и не был склонен замалчивать свои заслуги. Позднее он рассорился со многими разработчиками интернета, настаивая, что в своих статьях и докторской диссертации (написаны они были уже после того, как в RAND Бэран занялся вопросом пакетной коммутации) именно он “сформулировал основные принципы пакетной коммутации” и “математическую теорию сети с коммутацией пакетов, заложив фундамент интернета”⁶⁵. С середины девяностых годов Клейнрок начал агрессивную компанию, пытаясь получить признание как “отец современных сетей передачи данных”⁶⁶. В интервью, данном в 1996 году, он утверждал: “Моя диссертация заложила основы коммутации пакетов”⁶⁷.

Это вызвало шумный протест многих других основоположников интернета, публично выступивших против Клейнрока. Они утверждали, что краткое упоминание разбиения сообщения на небольшие порции никак нельзя считать утверждением о необходимости использовать коммутацию пакетов. “Клейнрок лукавит, — говорит Боб Тейлор. — Его утверждение, что он имеет какое-то отношение к открытию коммутации пакетов, просто откровенная самореклама, чем он с первого дня и занимался”⁶⁸. (Ответ Клейнрока: “Тейлор раздражен, поскольку считает, что его всегда недооценивали”⁶⁹.)

Дональд Дэвис, спокойный и немногословный английский ученый, придумавший термин “пакет”, своими достижениями никогда не кичился. Его скромность выглядела чрезмерной. Но перед смертью он написал статью, которую просил напечатать, когда его уже не станет. В ней он неожиданно резко нападал на Клейнрока. После исчерпывающего анализа Дэвис делал вывод: “Работы Клейнрока до 1964 года не дают ему права претендовать на то, что именно он стал первым автором идеи коммутации пакетов. Отрывок его книги, где говорится о теории очередей с разделением времени, мог бы, если продолжить рассуждение, привести его к коммутации пакетов, но этого не случилось… Я не нашел свидетельств, что он понимал принцип коммутации пакетов”⁷⁰. Позднее Алекс Маккензи, инженер, руководивший центром управления сетью BBN, высказался еще резче: “Клейнрок утверждает, что идея пакетирования принадлежит ему. Это полный абсурд. Во всей его книге 1964 года нет НИЧЕГО, что можно зачесть как предложение, анализ или намек на идею пакетирования”. Он назвал претензии Клейнрока “смехотворными”⁷¹.

Реакция на заявления Клейнрока была столь резкой, что эта история стала предметом статьи Кэти Хефнер в The New York Times. Она показала, насколько претензии Клейнрока на приоритет в области коммутации пакетов подорвали сложившиеся отношения между первооткрывателями интернета. Пол Бэран, на самом деле заслуживший право называться отцом коммутации пакетов, выступил с заявлением. Утверждая, что “интернет, действительно, результат работы тысяч людей”, он подчеркивал, что большинство вовлеченных в эту деятельность людей славы для себя не требуют. “И этот малозначительный случай представляется просто умопомрачением”, — добавил он, пренебрежительно упомянув о Клейнроке⁷².

Интересно, что до середины девяностых Клейнрок признавал, что идея коммутации пакетов принадлежит другим. В статье, опубликованной в ноябре 1978 года, он цитирует Бэрана и Дэвиса как авторов этой концепции: “В начале шестидесятых Пол Бэран описал некоторые свойства сети передачи данных в нескольких отчетах для RAND Corporation… В 1968 году Дональд Дэвис из английской National Physical Laboratories начал писать о сетях с коммутацией пакетов”⁷³. Точно так же, описывая в статье 1979 года развитие распределенных сетей, Клейнрок не цитирует и вообще не упоминает свою собственную работу начала шестидесятых. И даже в 1990 году он все еще декларирует, что представление о коммутации пакетов первым ввел Бэран: “Пальма первенства здесь принадлежит ему [Бэрану]”⁷⁴. Однако, когда в 2002 году статья Клейнрока за 1979 год была перепечатана, он написал новое предисловие, утверждая: “Мне принадлежит основополагающая идея коммутации пакетов, поскольку я был первым, опубликовавшим еще в 1961 году работу на эту тему”⁷⁵.

Справедливости ради следует сказать, что вне зависимости от того, приписывает ли Клейнрок себе авторство коммутации пакетов, ссылаясь на работы начала шестидесятых годов, он заслуживал (и заслуживает) уважения как один из первооткрывателей интернета. Не вызывает сомнения его важная роль как одного из первых теоретиков, занимавшихся информационными потоками в сетях, и как одного из признанных руководителей команды, создававшей ARPANET. Клейнрок одним из первых рассчитал, к чему приводит разбиение сообщений при их движении от узла к узлу сети. Кроме того, Робертс считал важными теоретические работы Клейнрока, причисляя его к команде создателей ARPANET. Инновации воплощаются в жизнь людьми, обладающими как хорошими теориями, так и возможностью быть среди тех, кто может применить их на практике.

Полемика с Клейнроком интересна, поскольку показывает, что большинство создателей интернета предпочитают, используя лексикон самого интернета, систему с полным распределенным приоритетом. Они инстинктивно отстраняются и обходят любой узел, который требует для себя большей значимости, чем остальные. Интернет стал возможен благодаря духу творческого сотрудничества и распределения процедуры принятия решений. И его основатели готовы отстаивать это наследие. Оно вошло в их плоть и кровь, в ДНК самого интернета[55].

Была ли связь с ядерным оружием?

Одна из распространенных легенд, связанных с интернетом, такова: интернет создали для отражения ядерного удара. Это приводит в ярость многих архитекторов интернета, включая Боба Тейлора и Ларри Робертса, настойчиво и последовательно разоблачающих этот миф. Однако, как и в случае большинства новаций эры цифровых технологий, для появления интернета было множество причин и оснований. Цели разных игроков были различны. Некоторые из тех, кто располагался на командной лестнице выше Тейлора и Робертса и лучше знал, кто на самом деле принимает решение о финансировании, теперь разоблачают разоблачителей. Давайте же попробуем отделить семена от плевел.

Нет сомнений, что, когда Пол Бэран в отчетах для RAND предложил сеть с коммутацией пакетов, одним из его мотивов было желание обеспечить неуязвимость сети при ядерном ударе. “Было необходимо иметь стратегическую систему, способную выстоять при первом ударе, а затем достойно ответить, — объяснял он. — Проблема была в том, что у нас не было неуязвимой системы коммуникаций и советские ракеты, нацеленные на американские ракеты, могли полностью вывести из строя систему телефонной связи”⁷⁶. Это вело к нестабильности в случае угрозы военного конфликта. Государство с большей вероятностью произведет превентивный удар, если есть опасения, что его коммуникации и способность к ответным действиям не переживут атаку. “Холодная война во многом обусловила появление коммутации пакетов, — рассказывает Бэран. — Меня очень интересовал вопрос, как, черт побери, построить надежную систему оперативного управления”⁷⁷. Поэтому в 1960 году Бэран приступил к разработке “коммуникационной сети, позволяющей нескольким сотням основных станции связи продолжать поддерживать связь после атаки врага”⁷⁸.

Цель Бэрана могла быть такой, но следует вспомнить, что убедить командование военно-воздушных сил построить подобную систему ему не удалось. Вместо этого его идею подхватили Робертс и Тейлор, а они настаивают, что строить сеть, способную выдержать атаку врага, не собирались. Для исследователей ARPA им нужна была сеть для совместного использования ресурсов. “Люди использовали то, что Пол Бэран написал о надежной сети для защиты от ядерного удара, и применили это к ARPANET, — рассказывает Робертс. — Конечно, ничего общего мы с этим не имели. В Конгрессе я сказал, что сеть сделана для будущего мировой науки, как гражданской, так и военной. Для военных от нее будет та же польза, что и для остального мира. Ну уж, конечно, сделана она была не для военных целей. И я не упоминал атомную войну”⁷⁹. В какой-то момент журнал Time написал, что интернет построили для обеспечения связи после ядерного удара. Тейлор написал редактору, исправляя их, но в печать его письмо не попало. Тейлор вспоминает: “Они вернули мне письмо, утверждая, что источники у них надежные”⁸⁰.

На иерархической лестнице источники Time располагались выше Тейлора. Ответственные за проект сотрудники отдела методов обработки данных ARPA могли искренне верить, что их работа никак не связана с выживанием во время ядерной войны. Но некоторые вышестоящие начальники в ARPA были уверены, что именно это — главная цель проекта. И именно так они убеждали Конгресс продолжить его финансирование.

Стивен Лукасик был в ARPA заместителем директора с 1967 по 1970 год, а затем и ее директором до 1975 года. В июне 1968 года ему удалось получить официальное разрешение и государственные ассигнования, что позволило Робертсу заняться разработкой сети. Прошло всего несколько месяцев после Тетского наступления[56] и массового убийства в Сонгми[57]. Антивоенные выступления были на пике, а в самых известных университетах бастовали студенты. Не так-то легко было получить деньги у министерства обороны на стоившие дорого программы сотрудничества с учеными, занимающимися чистой наукой. Сенатор Майк Мэнсфилд и группа других сенаторов выдвинули требование: финансирование получают только проекты, направленные непосредственно на военные цели. “В этих условиях, — рассказывает Лукасик, — мне пришлось бы плохо, захоти я выцарапать большую сумму на сеть, предназначенную только для поднятия уровня исследований. Обоснование было бы не слишком убедительным. А вот утверждение о том, что коммутация пакетов позволит сделать сеть менее уязвимой, меньше поддающейся разрушению, звучало веско… При сложной стратегической обстановке, имеется в виду ядерный удар, у президента сохранялась связь с пусковыми установками. Могу вас заверить, что, выписывая чеки, а с 1967 года именно я это и делал, я был твердо убежден, что это необходимо”⁸¹.

В 2011 году Лукасика забавляла, а в какой-то степени и раздражала расхожая версия, что военно-стратегические соображения не имеют отношения к появлению ARPANET. Поэтому он написал заметку, которую назвал “Почему был построен ARPANET”, предназначавшуюся его коллегам. Лукасик объясняет: “Существование ARPA и ее основное предназначение было ответом на новые угрозы национальной безопасности. В данном случае речь шла о стратегическом управлении вооруженными силами, особенно в связи с ядерным оружием, и о предотвращении его использования”⁸².

Это прямо противоречит высказываниям одного из предшественников Лукасика на посту директора ARPA Чарльза Херцфельда, беженца из Вены, который в 1965 году дал зеленый свет проекту Боба Тейлора. По мысли Тейлора, работающая в режиме разделения времени сеть предназначалась для научных исследований. “Мы взялись за ARPANET не потому, что хотели построить систему оперативного управления, способную выдержать ядерный удар, — настаивал Херцфельд много лет спустя. — Совершенно очевидно, что разработка такой системы была насущно необходима военным, но не на ARPA была возложена эта миссия”⁸³.

Существуют две полуофициальные истории, которые в ARPA не опровергают, хотя они и противоречат друг другу. История, которой придерживается Общество интернета, следующая: “Именно в связи с исследованиями, проводимыми в RAND, появились ни на чем не основанные слухи, будто ARPANET каким-то образом связана с построением сети, способной пережить атомную войну. Это относится только к исследованиям RAND, не связанным с ARPANET, но никоим образом не к самой этой сети”⁸⁴. С другой стороны, в “Заключении”, написанном в Национальном научном фонде, утверждается: “Схема ARPANET с коммутацией пакетов была результатом деятельности Агентства передовых исследовательских проектов при министерстве обороны и предназначалась для обеспечения надежной связи при ядерном ударе”⁸⁵.

Итак, какая же из этих точек зрения правильна? В данном случае обе. Ученые и инженеры, истинные создатели сети, предназначали ее для сугубо мирных целей. Для некоторых из тех, кто следил за развитием проекта и финансировал его, особенно в Пентагоне и Конгрессе, подоплекой были нужды военных. В конце шестидесятых Стив Крокер, тогда студент-старшекурсник, входил в команду, занимавшуюся разработкой программного обеспечения для ARPANET. Он никогда не предполагал, что хоть в какой-то степени его деятельность связана с выживанием в условиях ядерного взрыва. Однако, когда в 2011 году Лукасик разослал свою статью, Крокер прочитал ее, усмехнулся и изменил свою точку зрения.

— Я был сверху, а вы — в самом низу, поэтому-то вы и в самом деле не представляли, что происходит и почему мы этим занимаемся, — сказал ему Лукасик.

На что Крокер ответил шуткой, в которой, как обычно, была доля истины:

— Я был внизу, а вы — наверху, поэтому-то вы и не знали, что происходит и что делаем мы ⁸⁶.

В конце концов Крокеру стало ясно: “Не удастся заставить всех ребят, принимавших в этом участие, договориться о том, зачем они ее [сеть] делали”. К тому же выводу приходит и Леонард Клейнрок, руководитель Крокера в Калифорнийском университете в Лос-Анжелесе: “Мы никогда не узнаем, была ли необходимость выжить при ядерном взрыве причиной, по которой мы этим занимались. Это вопрос, на который нет ответа. Военная целесообразность мне и в голову не приходила. Но если вы будете подниматься по командной лестнице, я уверен, что кто-нибудь да скажет, что мотивом было выживание при ядерном нападении”⁸⁷.

Так получилось, что ARPANET явилась результатом любопытного переплетения интересов военных и представителей чистой науки. Она финансировалась министерством обороны, намеревавшимся получить иерархическую командную систему с централизованным контролем. Но создание этой сети Пентагон отдал на откуп группе ученых. Часть из них уклонялась от военной службы, многие сомневались в разумности централизованного управления. Они отдавали предпочтение системе с неограниченным числом узлов и своим собственным маршрутизатором на каждом узле, а не той, которая основывается на нескольких центральных сетевых концентраторах (специалисты называют их “хабами”). Контролировать такую сеть трудно. Тейлор говорит: “Я всегда склонялся к построению децентрализованной сети. При таком варианте одной группе нелегко получить над ней контроль. Я отношусь с подозрением к большим централизованным организациям. Не в моем характере доверять им”⁸⁸. Отобрав для создания сети людей вроде Тейлора, Пентагон потерял возможность полностью ее контролировать.

Хотя парадоксы на этом не кончаются. Децентрализованная и распределенная архитектура означает, что сеть становится более надежной. Она может даже выдержать ядерный удар. Но ученые из ARPA работали не ради создания военной системы оперативного управления, обладающей альтернативными способами передачи команд и способной противостоять ядерной атаке. Даже подспудно они об этом не задумывались. Однако именно поэтому они постоянно получали от Пентагона и Конгресса деньги на свой проект.

Даже после того, как в начале восьмидесятых ARPANET трансформировалась в интернет, сеть по-прежнему продолжала служить как военным, так и гражданским целям. Винт Серф, мягкий, рефлексирующий интеллигент, один из тех, кто помог создать интернет, вспоминает: “Я хотел продемонстрировать, что наши технологии могут устоять при ядерном ударе”. Поэтому в 1982 году он поставил серию экспериментов, искусственно воспроизводящих ситуацию ядерной атаки. “На компьютерах мы осуществили целый ряд модельных экспериментов и демонстрационных показов, некоторые из которых были просто грандиозными. У нас было даже стратегическое командование военно-воздушных сил. В одной точке поля мы ставили аппаратуру военно-десантной пакетной связи, а бортовую систему использовали для того, чтобы соединить фрагменты сети интернет, разорванные виртуальным ядерным ударом”. Радья Перлман, одна из выдающихся женщин — сетевых инженеров, разрабатывала в Массачусетском технологическом институте протоколы, обеспечивающие надежность сети перед лицом предумышленного нападения, и помогала Серфу найти способы разделения и восстановления сети ARPANET в тех случаях, когда было необходимо обеспечить ее большую неуязвимость⁸⁹.

Подобное переплетение военных и чисто академических мотивов создания интернета наложили на него неизгладимый отпечаток. “В проектах и ARPANET, и интернета предпочтение отдавалось требованиям военных, таким как способность функционировать в сложных условиях, приспособляемость и высокая эффективность. Они превалировали над требованиями рентабельности: низкой ценой, простотой и привлекательностью для потребителя. В то же время в группе разработчиков и конструкторов сетей компании ARPA преобладали академические ученые, стремившиеся реализовать свои приоритеты: равноправие пользователей, децентрализация управления и свободный обмен информацией в системе”, — замечает Дженет Эббейт, историк, занимающийся новыми технологиями⁹⁰. Эти ученые, занимавшиеся чистой наукой, многие из которых причисляли себя к антивоенной контркультуре, создали систему, противостоящую централизованному руководству. Она способна найти обходной путь в случае повреждения не только при ядерном ударе, но и при любой попытке ее контролировать.

Гигантский скачок: десант ARPANET, октябрь 1969 года

Летом 1968 года, когда по всему миру от Праги до Чикаго прокатилась волна политических волнений, Ларри Робертс разослал приглашения компаниям принять участие в конкурсе проектов на получение права производства мини-компьютеров. Их предполагалось разослать во все научные центры, чтобы использовать как роутеры, или интерфейсные процессоры сообщений для строящейся сети ARPANET. План Робертса учитывал идею коммутации пакетов Пола Бэрана и Дональда Дэвиса, предложение о стандартизации интерфейсных процессоров сообщений Вэса Кларка, теоретические результаты Дж. К. Р. Ликлайдера, Леса Эрнеста и Леонарда Клейнрока и многое из того, что было сделано другими новаторами.

Из 140 компаний, получивших предложение Робертса, откликнулось не больше десяти. IBM, например, этого не сделала. Там сомневались, что такие интерфейсные процессоры можно сделать за разумную цену. Для рассмотрения поданных заявок Робертс устроил заседание комитета в городке Монтерей, штат Калифорния. Специалист отдела корпоративного контроля Эл Блу сделал фотографии каждого из представленных процессоров, положив рядом линейку, указывающую их толщину.

Наибольшие шансы на успех были у расположенной недалеко от Бостона компании Raytheon, крупного поставщика министерства обороны, одним из основателей которой был Вэнивар Буш. Уже начались переговоры о цене, но тут вмешался Боб Тейлор. Он заявил, что, с его точки зрения, контракт надо было передать BBN, не обремененной многоуровневой корпоративной бюрократией. Еще раньше об этом говорил и Вэс Кларк. “Я сказал, что корпоративные отношения между Raytheon и исследовательскими отделами университетов будут плохими, как у масла, налитого сверху на воду”, — вспоминает Тейлор⁹¹. Кларк сформулировал это так: “Боб взял верх над комитетом”. Робертс согласился. Он вспоминает: “Предложение Raytheon было хорошим, вполне сравнимым с вариантом BBN. Единственное различие, заставившее меня после долгих раздумий принять окончательное решение, сводилось к тому, что в BBN была более сплоченная команда, организация которой мне казалась более эффективной”⁹².

В отличие от забюрократизированного Raytheon, в BBN была готовая к действию группа блестящих инженеров, возглавляемая двумя перебежчиками из Массачусетского технологического института Франком Хертом и Робертом Каном⁹³. Они помогли усовершенствовать проект Робертса. Они предложили, что теперь при передаче пакета от одного маршрутизатора другому пакет будет храниться на передающем маршрутизаторе до тех пор, пока не придет подтверждение о его доставке от следующего маршрутизатора. Если подтверждение не приходит достаточно быстро, сообщение отправляется еще раз. Это стало ключом к надежности сети. И на каждом шаге коллективная мысль способствовала совершенствованию проекта.

Прямо перед рождеством Робертс огорошил многих, сообщив, что выбор пал не на Raytheon, а на BBN. Сенатор Тед Кеннеди послал телеграмму, которую традиционно отправляют тем, кто выигрывает право на участие в большом федеральном проекте. В ней он поздравил BBN с тем, что именно эта компания была выбрана для построения интерлояльного процессора сообщений[58]. В какой-то степени это было подходящее описание экуменической роли интерфейсного процессора сообщений⁹⁴.

Для первых узлов сети ARPANET Робертс отобрал четыре исследовательских центра: Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где работал Лен Клейнрок; Стэнфордский научно-исследовательский институт, где обитал философ-мечтатель Дуглас Энгельбарт, Университет Юты, где работал Айван Сазерленд, и Калифорнийский университет в Санта-Барбаре. Они получили задание: разобраться, как их большой компьютер-хозяин (на языке программистов “хост”) будет взаимодействовать со стандартным интегральным процессором сообщений, который им вскоре будет отправлен. Как свойственно типичным преподавателям университетов, для решения поставленной задачи они собрали разношерстные команды аспирантов.

Молодежная команда собралась в Санта-Барбару, чтобы разработать план дальнейших действий. И тут они открыли истину, остающуюся неизменной даже в наступившую эру цифровых социальных сетей: личные отношения, общение лицом к лицу и полезны, и приятны. “Было нечто, что можно назвать феноменом вечеринок, когда ты вдруг обнаруживаешь, насколько хорошо вы понимаете друг друга”, — вспоминает Стивен Крокер, студент-выпускник из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, приезжавший туда вместе со своим лучшим другом и коллегой Винтом Серфом. Было решено собираться регулярно, у всех по очереди.

Вежливый и уважительный Крокер, с широким лицом и еще более широкой улыбкой, очень подходил на роль человека, который координировал процесс коллективной работы, ставшей одной из важнейших характеристик эпохи цифровых технологий. В отличие от Клейнрока, Крокер редко использовал местоимение “я”. Больше его волновало желание воздать по заслугам каждому. Чуткость по отношению к окружающим позволяла ему на интуитивном уровне понимать, как согласовать работу группы, не пытаясь установить централизованный контроль и не подавляя других своим авторитетом. И это полностью соответствовало той модели сети, которую они намеревались создать.

Проходили месяцы, аспиранты продолжали встречаться, обменивались соображениями, ожидая появления некоего высокого начальства, которое, нагрянув, выдаст им руководство к действию. Они предполагали, что в какой-то момент нагрянет руководство с Восточного берега, вооруженное правилами, инструкциями и протоколами, выбитыми на скрижалях, которым должны будут следовать простые администраторы компьютеров на местах. “Мы были не более чем группка аспирантов-самозванцев, и я был убежден, что рота авторитетных начальников или просто великовозрастных мужей из Вашингтона или Кембриджа может в любую минуту здесь десантироваться и объяснить нам, что к чему”, — вспоминает Крокер. Но настали новые времена. Предполагалось, что и сеть, и управление ею будут распределенными. И саму сеть, и действующие правила должны генерировать пользователи. Вся процедура должна быть открытой. Хотя частично деньги выделялись ради усовершенствования военной системы оперативного управления, добиться этого можно было за счет сопротивления командам и контролю свыше. Полковники передали свои полномочия хакерам и ученым.

Итак, в начале апреля 1967 года, после одного из особенно веселых сборищ в Юте, шумная компания аспирантов, окрестившая себя Рабочей группой сети, решила, что было бы полезно записать кое-что из того, что им пришло в голову⁹⁵. Выполнить эту работу поручили Крокеру, которому благодаря своим вежливости и скромности удавалось добиться консенсуса даже в стае хакеров. Его заботило, чтобы их затея не выглядела слишком самонадеянной. “Я понимал, что одно то, что мы решили записать свои разговоры, может считаться покушением на авторитеты и кто-то приедет и начнет орать на нас — скорее всего, какой-нибудь старик с востока”. Желание оставаться почтительным буквально не давало ему спать по ночам. “Я жил в доме родителей своей девушки, у которой был ребенок от ее прежнего парня. Единственным местом, где можно было работать ночью, никого не беспокоя, была ванная, и я стоял там голый и выписывал какие-то каракули”⁹⁶.

Крокер понимал, что для их перечня предложений и инструкций требуется какое-то неброское название. “Мне хотелось подчеркнуть неформальный характер наших идеек, поэтому в голову пришла глупая мысль назвать один из списков RFC (Request for Comments) — «Запросы на отзыв», вне зависимости от того, является ли это на самом деле приглашением”. Оказалось, что это название, дружественное, без признаков единоначалия и дискриминации, призывающее к сотрудничеству, идеально подходит интернет-сообществу. “Вероятно, и в наши дни RFC помогают избежать патентования и всяческих других ограничений, не заниматься изысканием финансовых возможностей для контроля над протоколами”, — написал Крокер сорок лет спустя⁹⁷.

Первое RFC было выпущено 7 апреля 1969 года. Оно было разослано по почте в старомодных бумажных конвертах. (Такой вещи, как электронная почта, тогда не было, потому что и саму сеть еще не изобрели.) Живо и непринужденно, избегая всяческого официоза, Крокер сформулировал задачу: необходимо выяснить, как головной компьютер каждого из исследовательских центров будет соединяться с новой сетью. “Летом 1968 года представители четырех отобранных центров несколько раз собирались вместе, чтобы обсудить программное обеспечение подключенного к сети компьютера, — писал он. — Я рассказал о некоторых предварительных договоренностях и оставшихся открытыми вопросах, с которыми мы столкнулись. Очень немногое из того, о чем здесь говорилось, представляет собой окончательное решение, и мы ожидаем ваших ответных действий”⁹⁸. Люди, получившие RFC 1, почувствовали себя участниками какого-то веселого приключения. Это было совсем не похоже на то, как если бы к ним обращалась группа крупных шишек, распоряжающаяся протоколами. Это была сеть, которой занимались именно они, и поэтому имело смысл всем в этом поучаствовать.

Создание RFC открыло путь к разработке программ, протоколов и информационных ресурсов, исходные коды которых находятся в свободном доступе. “Культура свободного доступа оказалась жизненно необходимой для того, чтобы стало возможно появление интернета и его столь впечатляющее развитие”, — сказал Крокер позднее⁹⁹. Можно сделать более общее утверждение: в эру цифровых технологий такая культура сотрудничества превратилась в норму. Через тридцать лет после появления RFC 1 Винт Серф написал философическое RFC, названное им “Великий разговор”. Оно начинается так: “Давным-давно, когда до сети было еще далеко, очень далеко… — а затем, описав, как в неформальной обстановке появились RFC, Серф продолжает: — В истории RFC скрыта история того, как люди выработали правила совместной работы”¹⁰⁰. Это — принципиально важное заявление, которое кажется напыщенным, если не считать того, что оно истинно.

К концу августа 1969 года RFC представляли собой набор подробных инструкций для программного обеспечения взаимодействия главного компьютера, хоста, с маршрутизатором. Именно тогда первый маршрутизатор на корабле был доставлен в лабораторию Клейнрока. Когда он прибыл на пристань, где разгружались грузы для Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, встречать его вышла целая толпа. Там были Крокер, Клейнрок, еще несколько членов их команды, Серф с женой и Сигрид, запасшийся шампанским. Они были поражены, увидев маршрутизатор, который был размером с холодильник, упакованный, согласно правилам перевоза военной техники, в ящик из серой стали, которая идет на изготовление линкоров. Его ввезли в компьютерную комнату, включили и сразу приступили к работе. BBN приложила много усилий, чтобы все закончить вовремя и не выйти за рамки бюджета.

Одна машина сеть не образует. Только через месяц, когда второй маршрутизатор был доставлен в Стэнфордский научно-исследовательский институт (СНИИ) на краю университетского кампуса, можно было по-настоящему развернуть ARPANET и начать работать. Двадцать девятого октября все было готово к установлению связи. Событие было вполне ординарным. Произнесенные при этом слова не звучали так драматично, как слова Нила Армстронга: “Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества”, — произнесенные им, когда он несколькими неделями раньше ступил на поверхность Луны. Тогда за Армстронгом по телевизору следили полмиллиарда человек. Вместо этого студент последнего курса, которого звали Чарли Клайн, под надзором Крокера и Серфа надел телефонные наушники, приготовившись координировать свои действия с сотрудниками СНИИ, одновременно печатая последовательность идентифицирующих его команд. Он надеялся, что теперь его терминал в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе удастся подключить через сеть к компьютеру, находящемуся в Пало-Альто, на расстоянии почти 570 километров. Он напечатал “L”, и парень за компьютером в СНИИ подтвердил, что сообщение получено. Затем он напечатал “О” и тоже получил подтверждение. Но когда он напечатал “G”, произошло неожиданное повреждение памяти, связанное с особенностью автозаполнения, и система рухнула. Тем не менее по сети ARPANET было передано первое сообщение. Это сообщение не было столь выразительным, как фразы “Орел приземлился”[59] и “Вот что творит Бог!”[60], но оно подходило даже в таком неоконченном виде: “LO”. Как в выражении “Lo and behold”[61]. В лабораторном журнале Клайн сделал короткую, простую, но запоминающуюся запись: “22:30. Говорил со СНИИ по связи между главными компьютерами. ЧК”¹⁰¹.

Так сошлось, что во второй половине 1969 года, под аккомпанемент Вудстокского и Альтамонтского рок-фестивалей, разговоров об инциденте на острове Чаппакиддик[62], протестов против войны во Вьетнаме, осуждения Чарльза Мэнсона и суда над “чикагской восьмеркой”[63], были завершены три исторических проекта, каждый из которых занял почти десять лет. НАСА удалось отправить человека на Луну. Инженерам из Силиконовой долины удалось найти способ разместить программируемый компьютер на небольшой тонкой пластинке, названной микропроцессором. А в ARPA создали сеть, способную связать два удаленных компьютера. И только первое из них (возможно, наименее исторически значимое?) попало на первые полосы газет.

Интернет

ARPANET — это еще все же не интернет, а просто одна из сетей. В течение нескольких лет появились и другие сети с коммутацией пакетов, сходные с ARPANET, но не связанные друг с другом. Например, инженерам PARC, исследовательского центра компании Xerox в Пало-Альто, требовалась локальная сеть, которая связала бы рабочие станции центра, мощные компьютеры с большими мониторами, оборудованные ими в начале семидесятых. Боб Меткалф, недавно защитивший диссертацию в Гарварде, понял, как с помощью коаксиального кабеля (примерно так, как его используют в кабельных телевизионных сетях) создать систему с высокой пропускной способностью, которую он назвал Ethernet. Образцом для нее стала сделанная на Гавайях беспроводная сеть, известная как ALOHAnet. Эта сеть передавала пакеты данных в дециметровом диапазоне частот и через каналы спутниковой связи. Кроме того, в Сан-Франциско была пакетная радиосеть, известная как PRNET, а также спутниковая ее версия, известная как SATNET. Несмотря на сходство всех сетей с коммутацией пакетов, они не были совместимы и не могли обмениваться информацией.

В начале 1973 года Роберт Кан решил это исправить. Он считал, что должен быть способ, позволяющий всем сетям взаимодействовать друг с другом. И Кан намеревался этого добиться. Он оставил BBN, где помогал разрабатывать маршрутизаторы, чтобы стать в ARPA руководителем проекта в отделе методов обработки данных. До этого Кан занимался сетями ARPANET, а затем и PRNET. Он задался целью разработать метод, который позволил бы объединить эти и другие пакетные сети в единую систему, которую он с коллегами стал называть internetwork — “межсеть”. Через какое-то время слово чуть сократили, и получилось internet — интернет.

К этому предприятию Кан подключил Винта Серфа, закадычного друга Стива Крокера, с которым они вместе составляли RFC и разрабатывали протоколы для ARPANET. Серф вырос в Лос-Анджелесе, где его отец работал в компании, производившей двигатели для космической программы Apollo. Как и Гордон Мур, мальчиком Серф любил играть с химическими наборами, бывшими в те дни притягательно опасными. “У нас были такие реагенты, как порошкообразные магний и алюминий, сера, глицерин и перманганат калия, — вспоминает Серф. — Если их все смешать, вспыхивало пламя”. В пятом классе на уроках математики мальчику было скучно, поэтому преподаватель дал ему учебник алгебры для седьмого класса. “Целое лето я потратил на решение задач из этого учебника. Я хотел решить их все до одной. Само слово «задача» мне нравилось. Задачи были небольшими загадочными историями. Надо было вычислить, кто такой x, и мне всегда было любопытно узнать, чем же x окажется”. Еще он очень увлекся научной фантастикой, особенно ему нравились рассказы Роберта Хайнлайна. Тогда же началась длившаяся всю жизнь любовь к Джону Рональду Руэлу Толкину, трилогию которого “Властелин колец” он перечитывал почти каждый год¹⁰².

Серф родился недоношенным. С этим были связаны его проблемы со слухом, и с тринадцати лет он был вынужден пользоваться слуховым аппаратом. Примерно в это же время он стал ходить в школу с портфелем, в пиджаке и галстуке. “Я хотел отличаться от всех, выглядеть по-другому, хотел, чтобы меня заметили. А это был очень действенный способ, лучше, чем носить в носу кольцо, с чем, как я понимал, в конце пятидесятых мой отец уж совсем не смирился бы”¹⁰³.

С Крокером они стали лучшими друзьями в последних классах школы. Выходные они проводили вместе, занимаясь всякими научными проектами и играя в трехмерные шахматы. Серф закончил Стэнфорд, два года провел в IBM, а затем перешел в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где работал над диссертацией в группе Клейнрока. Здесь он встретился с Бобом Каном. Они оставались близки и после того, как Кан перешел на работу в BBN, а затем в ARPA.

Весной 1973 года, приступив к работе над internetwork, Кан приехал к Серфу. Он описал ему все сети с коммутацией пакетов, появившиеся в дополнение к ARPANET. “Как бы нам прицепить друг к другу эти разнородные пакетные сети?” — спросил Кан. Задача была сложной, и Серф с Каном с энтузиазмом на три месяца погрузились в работу, которая привела к созданию интернета. “Мы немедленно этим занялись, — рассказывал Кан позднее. — Винт из тех ребят, кому нравится, закатав рукава, сказать: «Поехали». Думаю, для него это как глоток чистого воздуха”¹⁰⁴.

Они начали с организации встречи в Стэнфорде в июне 1973 года, чтобы выяснить, есть ли у кого-нибудь интересные идеи. Результатом такой стратегии сотрудничества, заметил позднее Серф, стало “появление открытых протоколов, к которым каждый имеет возможность в любое время приложить руку”¹⁰⁵. Но большую часть работы выполнили именно эти двое: Кан и Серф. Они, прячась ото всех, интенсивно работали в Rickeys Hyatt House в Пало-Альто или в отеле вблизи аэропорта Даллеса в Вашингтоне. Кан вспоминает: “Винту нравилось, встав утром, начинать день с изображения этих паукообразных деталей. Часто, когда у нас возникали словесные баталии, он говорил: «Позволь мне изобразить это на рисунке»”¹⁰⁶.

Однажды в октябре 1973 года в холле отеля в Сан-Франциско Серф схематично набросал их решение. Он изобразил разные сети, такие как ARPANET and PRNET, каждая из которых была связана с большим числом рабочих компьютеров, и сеть компьютеров-«шлюзов», которые должны были перенаправлять пакеты от одной сети к другой. Наконец, проведя вместе субботу и воскресенье в офисе ARPA вблизи Вашингтона, фактически бодрствуя две ночи, они закончили дело триумфальным завтраком в ближайшем отеле Marriott.

Они отказались от идеи сохранения за каждой из сетей своих собственных протоколов, хотя так было труднее убедить других согласиться с их предложениями. Им был нужен общий протокол. Это позволит новой “межсети”, internetwork, быстро разрастаться, поскольку любой компьютер или сеть, где используют новый протокол, смогут встроиться в нее без дополнительной транслирующей системы. Трафик между ARPANET и любой другой сетью должен быть плавным, без перерывов. Поэтому Серф и Кан решили, что каждый компьютер должен применять один и тот же метод и шаблон для адресации пакетов. Представить себе это можно так: везде в мире каждая отправляемая по почте открытка обязана иметь четыре адресные строки, где с помощью латинского алфавита указывается номер дома, улица, город и страна.

Результатом стал межсетевой протокол (интернет-протокол — IP), указывающий, как в заголовке пакета отметить место его назначения и помочь ему попасть туда, двигаясь по сети. Затем следовал протокол более высокого уровня — протокол управления передачей (Transmission Control Protocol — TCP), инструктировавший, как собрать вместе пакеты в правильном порядке, проверить, не потерялось ли что-нибудь, и потребовать повторной пересылки информации, если что-то не сработало. Вместе это получило название TCP/IP-протокол. Кан и Серф опубликовали свои результаты в статье, называвшейся “Протокол для взаимосвязи пакетной сети”. Родился интернет.

В 1989 году, в двадцатую годовщину появления ARPANET, Клейнрок, Серф и еще многие, с самого начала участвовавшие в построении сети, собрались в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, в том месте, где был установлен первый ее узел. Были стихи, песни и эпиграммы, написанные в честь этого события. Серф исполнил пародию на Шекспира “Розенкранц и Ethernet”, где гамлетовский вопрос был связан с выбором между коммутацией пакетов и выделенными каналами связи:

Весь мир есть сеть, все данные — пакеты,

У каждого свой выход и уход

В порядке очередности,

Затем забвенье…

И это ждущая переключенья сеть!

Переключать иль нет? Вот в чем вопрос:

Достойно ли сети

Терпеть стохастику рассылок и хранений,

Иль лучше пакетов море контурами встретить

И преданно служить им?¹⁰⁷

Прошло время, за которое сменилось поколение. В 2014 году Серф работал в компании Google в Вашингтоне; по-прежнему жизнерадостный, он носит Google Glass и радуется чудесам, ставшим возможными благодаря созданию интернета. Серф отмечает, что каждый год приносит что-то новое. “Социальные сети (в качестве эксперимента я присоединился к Facebook), бизнес-приложения, мобильные телефоны, новинки продолжают сыпаться из интернета как из рога изобилия. Он невероятно разросся и не ломается. Такое случается нечасто. А наши старые протоколы все еще хорошо работают”, — говорит он¹⁰⁸.

Сетевая креативность

Итак, чья заслуга в создании интернета больше? (Вспомним о постоянных остротах Эла Гора. О его роли, да и у него была своя роль, мы еще поговорим в десятой главе.) Как и в вопросе об изобретении компьютера, ответ сводится к тому, что это результат совместного творчества. Позднее Пол Бэран, используя красивый, применимый к инновациям образ, объяснял пишущим о новых технологиях писателям Кэти Хефнер и Мэтью Лайону:

Процесс технологического развития напоминает постройку кафедрального собора. В течение нескольких сотен лет приходят все новые люди, и каждый кладет свой кирпич поверх старого фундамента и говорит: “Я построил собор”. На следующий месяц новый кирпич кладется поверх предыдущего. Затем приходит историк и спрашивает: “Ну, и кто же построил собор?” Петр добавлял камни, и Павел добавил еще несколько. Если не проявить достаточной осторожности, можно уговорить себя, что самую важную часть собора построил ты. Но в действительности вклад каждого следует за работой того, кто был раньше. Все между собой связано¹⁰⁹.

Какую-то роль в построении интернета сыграло правительство, какую-то — частные фирмы, но в основном его создала разрозненная группа научных работников и хакеров, работавших на равных основаниях и свободно делившихся креативными идеями. Результатом равноправного сотрудничества стала сеть, обеспечивающая всем равные возможности пользования ею. И это не счастливая случайность. Интернет строился с уверенностью, что власть должна быть не централизована, а распределена и что авторитарного диктата следует избегать. Как сформулировал Дэйв Кларк, один из тех, кто с самого начала участвовал в работе Инженерного совета интернета: “Мы отвергаем королей, президентов и участие в голосованиях. Мы верим в консенсус и работающий код”¹¹⁰. Так появились сетевые общие блоки, места, где новшества могут использоваться коллективно, а коды общедоступны.

Теперь инновации не дело одиночек, и интернет важнейший тому пример. “При наличии компьютерных сетей работа ученых-одиночек уступает место богатым возможностями совместным исследованиям”, — заявлено в первом выпуске ARPANET News, новом официальном сетевом бюллетене.

Люди, положившие начало Сети, Дж. К. Р. Ликлайдер и Боб Тейлор, понимали, что интернет, в силу того, как он создавался, по наследству поощряет децентрализованные связи и образование онлайн-сообществ. Это открывает прекрасные возможности. “Для человека в Сети жизнь станет веселее, поскольку те, с кем он общается наиболее тесно, будут отбираться скорее на основании общности интересов и целей, чем благодаря случайной близости в пространстве”, — дальновидно написали они в статье, вышедшей в 1968 году и озаглавленной “Компьютеры как устройства для общения”. Их оптимизм граничит с утопизмом. “Для каждого (кто сможет позволить себе консоль) появится множество возможностей найти себе занятие, поскольку вся информация о мире, со всеми его сферами деятельности и отраслями знания, будет для него открыта»¹¹¹.

Но сразу так не получилось. После создания интернета в середине семидесятых потребовалось сделать еще несколько инновационных шагов, и только после этого он стал инструментом, трансформирующим действительность. Интернет оставался охраняемой территорией, открытой преимущественно для исследователей из военных и академических центров. Это продолжалось до тех пор, пока в начале восьмидесятых в полную мощь не заработали гражданские аналоги ARPANET, и потребовалось еще десять лет, чтобы интернет появился в доме простого пользователя.

Был еще один существенный сдерживающий фактор: интернетом могли пользоваться только те, кто имел непосредственный доступ к компьютерам, все еще большим, устрашающим, дорогим. Нельзя было заскочить в обычный магазин электроники Radio Shack и просто их купить. Эра цифровых технологий не вступила полностью в свои права до тех пор, пока компьютер не стал по-настоящему персональным.

Вверху: Кен Кизи (1935–2001) с флейтой на крыше автобуса

Слева: Стюарт Бранд (род. в 1938 г.)

Whole Earth Catalog.Первый выпуск, осень 1968 г.

На Оглавление