Глава 5

Микрочип

В 1957 году, именно тогда, когда была создана компания Fairchild Semiconductor и запущен первый спутник, в статье, отмечавшей десятую годовщину появления транзистора, один из руководителей Bell Labs обозначил проблему, получившую название “тирания чисел”. Когда число элементов схемы возрастает, число соединений между ними возрастает гораздо быстрее. Если, например, в систему входило десять тысяч элементов, чтобы соединить их на монтажной панели, нужно было использовать сто тысяч или даже больше тоненьких проволочек. Причем паялось все обычно вручную. Явно надежность так едва ли можно было гарантировать.

Но, с другой стороны, это можно рассматривать как одну из составляющих рецепта, гарантирующего появление новых идей. Необходимость найти решение проблемы, причиняющей все больше неудобств, совпала по времени с многочисленными небольшими усовершенствованиями способов изготовления полупроводников. Поэтому одновременно и независимо сразу в двух местах, в Texas Instruments и в Fairchild Semiconductor, было сделано новое изобретение. А его результатом стало появление интегральной микросхемы, известной также как микрочип.

Джек Килби

Джек Килби — еще один мальчик-радиолюбитель с сельскохозяйственного Среднего Запада, возившийся вместе с отцом в его мастерской¹.

“Я вырос среди трудолюбивых потомков поселенцев — ковбоев с американских Великих равнин", — заявил он, когда получил Нобелевскую премию². Килби родился в небольшом городке Грейт-Бенд посреди Канзаса. Его отец был владельцем местной электрической компании. Летом на принадлежавшем семье “бьюике" они ездили к дальним генераторным установкам и, если что-то было неисправно, перебирали их деталь за деталью, выясняя, в чем дело. Однажды зимой, во время снежной бури, им пришлось воспользоваться любительским радиоприемником, чтобы поддерживать связь с районами, где была нарушена телефонная связь. Мальчик Килби пришел в восторг, осознав возможности подобных технологий. “Это случилось во время бурана, когда я, подросток, впервые увидел, — рассказывал Килби Т. Р. Риду из Washington Post, — что радио и вообще электроника могут по-настоящему влиять на жизнь людей, держать их в курсе происходящего, поддерживать между ними связь и давать надежду"³. Он выучился, получил лицензию радиолюбителя и все время совершенствовал свое радио с помощью деталей, которые ему удавалось раздобыть.

В Массачусетский технологический институт ему поступить не удалось, и он поехал в Университет Иллинойса. После нападения на Перл-Харбор, прервав занятия, Килби поступил в военноморские силы. Служил он в Индии на радиоремонтной базе, откуда совершал набеги в Калькутту, где на черном рынке покупал недостающие детали, чтобы в походной лаборатории изготавливать усовершенствованные приемники и передатчики. Он был добродушным парнем с широкой улыбкой, уживчивым и немногословным. От остальных Килби отличала неудержимая тяга к всевозможным изобретениям. Он бросался читать каждый новый опубликованный патент. “Читаешь все — это часть твоей работы, — говорил он. — Копишь и копишь разные мелочи в надежде, что когда-нибудь одна их миллионная часть окажется тебе полезной"⁴.

Его первым местом работы была фирма Centralab в Милуоки, изготавливавшая детали для электронных устройств. Там шли эксперименты по объединению элементов, используемых для слуховых аппаратов на единой керамической основе, чернового прототипа микрочипа. В 1952 году Centralab была одной из компаний, купившей за 25 тысяч долларов лицензию на производство транзисторов, и теперь выгодно использовала готовность Bell Labs поделиться знаниями. Килби прослушал в Bell Labs двухнедельный курс лекций. Вместе с десятком других слушателей, живших в отеле на Манхэттене, каждое утро на автобусе его привозили в Мюррей-Хилл. Им прочли углубленный курс по конструированию транзисторов, дали возможность поработать в лаборатории и посетить завод, изготавливающий транзисторы. Всем участникам был предоставлены три тома технической документации. Благодаря удивительной готовности Bell Labs дешево продавать лицензии на свои патенты и делиться информацией, именно там были заложены основы цифровой революции, хотя компания и не извлекла из этого максимальную выгоду.

Килби понимал: чтобы всегда быть в курсе того, как совершенствуются транзисторы, надо работать в более крупной компании. Обдумывая различные предложения, летом 1958 года он решил перейти в Texas Instruments, где ему предстояло работать с Пэтом Хаггерти и его блестящей командой, занимавшейся транзисторами под руководством Уиллиса Эдкока.

Согласно правилам, действовавшим в Texas Instruments, все сотрудники в июле одновременно уходили в отпуск на две недели. Поэтому, когда Килби, которому еще не полагался отпуск, появился в Далласе, в полупроводниковой лаборатории практически никого не было, и у него было время подумать о том, как еще, кроме как для изготовления транзисторов, можно использовать кремний.

Он знал, что кусочек кремния, в котором вообще нет примесей, работает как простое сопротивление. Он также понимал, что есть способ заставить p-n-переход в кремниевом образце действовать как емкость. Это значит, что в нем будет накапливаться небольшой электрический заряд. Фактически, обработав кремний по-разному, можно изготовить любой электронный компонент. Отсюда и появилась идея, названная впоследствии “идеей монолита”: все элементы можно сделать из одного монолитного куска кремния. А это значит, что отпадает необходимость скреплять отдельные элементы на монтажной панели. В июле 1958 года, за шесть месяцев до того, как сходные соображения были зафиксированы Нойсом, Килби оставил запись в своем лабораторном журнале. Это было всего одно предложение, которое будут цитировать, когда он получит Нобелевскую премию: “Следующие электронные компоненты можно сделать на одной плате: сопротивление, конденсатор, распределенный конденсатор, транзистор”. Затем он сделал несколько набросков. Из них было понятно, как сделать эти элементы, компонуя в одном кристалле кремния различные области, в которые примеси добавлены так, что они имеют разные свойства.

Его начальника Уиллиса Эдкока, вернувшегося после отпуска, не удалось сразу убедить, что это предложение может иметь практическое значение. У лаборатории были и другие задачи, казавшиеся более важными. Но Эдкок заключил с Килби соглашение: если ему удастся сделать работающие конденсатор и сопротивление, он даст добро на создание всей схемы на одном кристалле.

Все пошло по плану, и в сентябре 1958 года Килби подготовил свое устройство для показа. По драматизму эта сцена напоминала демонстрацию, устроенную Бардином и Браттейном за одиннадцать лет до того для руководства Bell Labs. На кусочке кремня размером с небольшую зубочистку Килби разместил элементы, которые теоретически соответствовали излучателю. На глазах руководителей компании во главе с президентом нервничающий Килби присоединил небольшое устройство к осциллоскопу. Затем он взглянул на Эдкока, который пожал плечами, словно говоря: “Ничего не происходит”. Но когда Килби нажал кнопку, линия на экране осциллоскопа стала волнообразно колебаться именно так, как и должна была. “Все широко заулыбались, — сообщает Рид. — Началась новая эра в электронике”⁵.

Новое устройство не было уж таким изящным. В моделях, построенных Килби осенью 1958 года, оставалось большое количество тоненьких золотых проволочек, соединяющих некоторые элементы микросхемы. Все это напоминало дорогую паутинку, прицепившуюся к кремниевому прутику. Но устройства были не только уродливыми, они были непрактичными. Не было понятно, как можно их изготавливать их в большом количестве. Тем не менее это был первый микрочип.

В марте 1959 года, через несколько недель после подачи заявки на патент, Texas Instruments объявила о новом изобретении, названном “твердотельной схемой”. Кроме того, на ежегодной конференции в Институте радиотехников в Нью-Йорке было торжественно продемонстрировано несколько опытных образцов. Президент компании объявил, что новое устройство станет наиболее значительным после транзистора. Это выглядело как преувеличение, но оказалось, что сказано было слишком мягко.

Для Fairchild заявление Texas Instruments прозвучало как гром среди ясного неба. Нойс, за два месяца до того набросавший собственный вариант сходной идеи, был разочарован тем, что его обошли. Он боялся конкуренции со стороны Texas Instruments.

Версия Нойса

Часто разные пути ведут к одним и тем же изобретениям. Нойс и его коллеги по Fairchild пришли к идее создания микрочипа с другой стороны. Все началось с того, что они столкнулись с неприятной проблемой: их транзисторы работали не очень хорошо. Многие выходили из строя, когда на них оседало даже небольшое количество пыли или они попадали под воздействие какого-нибудь газа. Ломались они и при резком встряхивании или толчке.

Джин Хорни — он тоже был из “вероломной восьмерки”, работавшей в Fairchild, — вышел с оригинальным предложением. Поверхность кремниевого транзистора следует покрыть тонким слоем окиси кремния — как торт покрывают глазурью. Этот слой будет предохранять кремний. “Создание окисного слоя… на поверхности транзистора, — записал он в своей лабораторной тетради, — защитит переход, подвергающийся в противном случае воздействию загрязнения”⁶.

Назвали этот метод “планарная технология” из-за плоского слоя оксида на поверхности кремния. Однажды утром в январе 1959 года (после того, как Килби сформулировал свои предложения, но еще до того, как был получен патент или о них было объявлено), когда Хорни принимал душ, на него снизошло еще одно “озарение”: в этом защитном слое оксида можно сделать малюсенькие окошечки, чтобы примеси могли диффундировать в необходимые, точно определенные места, гарантируя требуемые полупроводниковые свойства. Нойсу понравилась идея “сделать транзистор внутри кокона”. Он сравнил ее с “организацией операционной в джунглях: надо поместить пациента в пластиковый мешок, внутри которого и проводить операцию, и так избавиться от мошкары, слетающейся на рану”⁷.

Роль юристов, занимающихся патентами, состоит в том, что они должны защищать хорошие идеи. Но иногда случается, что они их стимулируют, чему примером служит планарная технология. Чтобы подготовить заявку, Нойс связался с Джоном Ролсом, юристом-патентоведом в Fairchild. А Ролс начал приставать к Хорни, Нойсу и их коллегам с вопросом: как планарную технологию можно использовать на практике? Ролс старался нащупать как можно больше возможностей использования этого устройства, чтобы все они попали в заявку на патент. Нойс вспоминает: “Ролс от нас все время требовал ответить: «Что еще можно с этим сделать, что еще должно быть защищено патентом?»”⁸

Тогда идея Хорни сводилась только к созданию надежно работающего транзистора. Им еще не пришло в голову, что планарная технология с ее крошечными окошечками, которые можно протравить на одной кремниевой пластинке, позволяет разместить на ней большое количество транзисторов разных типов и другие элементы схемы. Но настойчивые вопросы Ролса заставили Нойса задуматься. Весь январь он вместе с Муром прикидывал разные возможности, рисовал что-то на доске в своем кабинете, а затем делал короткие записи в блокноте.

Сначала Нойс сообразил, что планарная технология позволяет избавиться от торчащих из транзистора проволочек. Вместо них на поверхности слоя окисла можно пропечатать небольшие медные линии. Это ускорит производство транзисторов и сделает их надежнее. Это натолкнуло Нойса на следующую мысль: если пропечатанные медные соединения можно использовать для связи разных мест одного транзистора, ими также можно связать несколько транзисторов, помещенных на одной и той же кремниевой пластинке. Планарная технология с ее окошечками позволяет вводить примеси так, что на одной кремниевой подложке можно разместить большое число транзисторов, а пропечатанные медные проволочки должны объединить их в микросхему. Он пошел в кабинет Мура и изобразил свое предложение на доске.

Про Нойса можно было сказать, что он словоохотливый сгусток энергии, а про Мура — хотя и молчаливый, но быстро ухватывающий главное звукоотражатель. Они хорошо подыгрывали друг другу. Следующий шаг сделать было легко: на одну пластину можно поместить разные элементы, сопротивления и конденсаторы. Нойс изобразил на доске Мура, как небольшой участочек чистого кремния заставить работать как сопротивление, а через несколько дней он нарисовал кремниевый конденсатор. Тонкие металлические линии, пропечатанные на поверхности оксида, могут объединить все эти элементы в микросхему. “Я не помню, чтобы было ощущение: вспыхнула лампочка, и все сразу стало ясно, — признавался Нойс. — Это больше походило на то, что ты каждый день говорил себе: «Ну хорошо, если я могу сделать это, то, наверное, можно сделать и то, а это ведет к тому, что можно сделать и следующее». Так в конечном итоге ты вырабатываешь стратегию действий”⁹. После этого приступа активности в январе 1959 года он сделал запись в своем журнале: “Было бы желательно изготавливать разнообразные устройства на одном кусочке кремния”¹⁰.

Нойс пришел к идее микрочипа независимо от Килби, но на несколько месяцев позже. И пришли они к ней разными путями. Килби пытался решить задачу преодоления тирании чисел, создав схему, где не надо было бы соединять друг с другом большое число элементов. Действия Нойса были продиктованы главным образом попыткой до конца использовать все скрытые возможности планарной технологии Хорни. Было еще одно более важное практическое различие: в версии Нойса не было массы спутанных, напоминающих паутину проволочек.

Защита открытий

В истории изобретений, особенно в эпоху цифровых технологий, патенты — это неустранимые яблоки раздора. Изобретения обычно появляются в результате работы команды, и часто они основываются на чужих результатах. Это затрудняет возможность определить точно, кто автор той или иной идеи, кому принадлежит право интеллектуальной собственности. Иногда, если изобретатели добровольно соглашаются сделать результат своего творчества публичным достоянием, это счастливым образом отходит на второй план. Однако чаще новаторам требуется признание. Шокли интриговал, чтобы попасть в число авторов патента на транзистор. А иногда это бывает связано с финансовыми вопросами, особенно когда речь идет о компаниях вроде Fairchild и Texas Instruments, которые должны приносить инвесторам прибыль, чтобы иметь оборотный капитал для продолжения исследований.

В январе 1959 года юристы и руководство Texas Instruments стали предпринимать попытки зарегистрировать патентную заявку Килби на концепцию создания интегральной схемы. Это не было связано с тем, что им были известны записи в тетради Нойса. Стали распространяться слухи, что в RCA подошли к той же идее. Заявку решено было сделать развернутой и обширной. Такая стратегия была рискованной: отдельные положения такой заявки оспорить легче, что и случилось с развернутой патентной заявкой Мокли и Эккерта на компьютер. Но если такую заявку получить удается, ты становишься обладателем наступательного оружия, защищающего от всякого, кто попытается выпускать сходные изделия. В патентной заявке Килби говорилось о “новой и совершенно иной концепции миниатюризации”. Хотя в заявке описывались всего две схемы Килби, там утверждалось: “Нет ограничений на сложность или конфигурацию схемы, которая может быть сделана таким образом”.

Однако из-за спешки не хватило времени, чтобы представить рисунки, изображающие различные методы, которые можно использовать для соединения проволочками разных элементов микросхемы. Единственным примером была демонстрационная модель Килби, похожая на паука, завязшего в паутине, с беспорядочно торчащими из нее золотыми проволочками. Именно эту, как ее впоследствии саркастически называли, “картинку с развевающейся проволокой” команда из Texas Instruments решила использовать в качестве иллюстрации. К этому времени Килби уже понял, что устройство можно сделать проще, используя впечатанные металлические соединения. Поэтому в последний момент он обратился к своим юристам, попросив, чтобы патент защищал права и на эту идею, добавить к заявке один абзац. В нем говорилось: “Электрические соединения могут изготавливаться не только из золотой проволоки, но и другими способами. Например… на полупроводниковое основание микросхемы можно напылить окись кремния. Затем материал типа золота накладывается на изолирующий материал, образуя необходимые электрические соединения”. Заявка была подана в феврале 1959 года¹¹.

Когда на следующий месяц Texas Instruments объявили об этом публично, Нойс и команда из Fairchild поспешили подать конкурирующую патентную заявку. Поскольку юристы Fairchild искали, что можно противопоставить всеобъемлющей заявке Texas Instruments, было решено сосредоточиться на специфических особенностях версии Нойса. Они подчеркивали, что уже поданная Fairchild патентная заявка на планарную технологию позволяет использовать метод печатания схемы, чтобы “установить электрические соединения между различными областями полупроводника” и “сделать структуру единой микросхемы более компактной и более легкой в изготовлении”. В отличие от микросхем, где “электрические соединения осуществляются путем присоединения проволочек”, говорилось в заявке Fairchild, “метод Нойса подразумевает, что соединительные провода возможно напылить тогда же и так же, как и сами контакты”. Даже если бы Texas Instruments удалось получить патент на объединение большого числа разных элементов в одну микросхему, в Fairchild надеялись запатентовать метод изготовления соединений не с помощью проволочек, а впечатывая металлические линии. Поскольку для массового производства микросхем подобное усовершенствование было необходимо, в Fairchild понимали, что это в какой-то мере обеспечит им равноправие при патентной защите и вынудит Texas Instruments заключить сделку о перекрестном лицензировании. Заявка Fairchild была подана в июле 1959 года¹².

Как было и с патентным спором по поводу компьютеров, в случае интегральных микросхем судебной системе тоже потребовались годы, чтобы разобраться, кто и каких патентов заслуживает. Но прийти к решению так и не удалось. Конкурирующие заявки Texas Instruments и Fairchild было поручено рассмотреть двум разным экспертам, причем, похоже, они даже не имели представления друг о друге. Хотя заявка Нойса была подана позже, рассмотрели ее первой, и в апреле 1961 года она была удовлетворена. Нойс был объявлен изобретателем микрочипа — интегральной микросхемы на полупроводниковой подложке.

Юристы Texas Instruments начали дело о “приоритетном споре”, утверждая, что Килби первым высказал подобную идею. Так появилось дело “Килби против Нойса”, которое рассматривалось Отделом патентных споров. Чтобы определить, кто первый предложил общую концепцию создания микрочипов, изучались лабораторные журналы и другие свидетельства, хотя практически все, даже Нойс, признавали, что Килби высказал эту идею на несколько месяцев раньше. Но был еще спор о том, действительно ли заявка Килби покрывает все ключевые технологические процессы впечатывания металлических линий на поверхности оксидного слоя при изготовлении микросхемы, а не говорит просто об использовании множества металлических проволочек. Большое количество противоречащих друг другу доводов относилось к фразе, добавленной Килби в конце заявки, что такой “материал, как золото, может быть нанесен” на слой окисла. Относилось ли это к некоему конкретному процессу, открытому им, или это была только догадка, вставленная сюда на всякий случай?¹³

Спор продолжал тянуться, когда патентное ведомство спутало карты еще больше: в июне 1964 года была рассмотрена и удовлетворена исходная заявка Килби. Теперь спор о приоритете стал еще важнее. И только в феврале 1967 года был наконец вынесен вердикт в пользу Килби. Прошло восемь лет с тех пор, как он подал свою заявку, и теперь изобретателями микрочипа объявили его и Texas Instruments. Правда, на этом все не закончилось. Fairchild обжаловала это решение, и в ноябре 1969 года, заслушав все доводы и свидетельские показания, апелляционный суд по делам о таможенных пошлинах и патентах вынес другое решение. “Килби не продемонстрировал, — объявил в своем заключении апелляционный суд, — что термин «накладывается» имел… или с тех пор приобрел в электронных и полупроводниковых технологиях значение, подразумевающее соблюдение его прав”¹⁴. Юристы Килби попытались подать апелляцию в Верховный суд США, но там отказались принять дело к рассмотрению.

Но оказалось, что победа Нойса, после десятилетия баталий и более миллиона долларов, потраченных на услуги юристов, мало что значила. Подзаголовок небольшой заметки в Electronic News был таким: “Пересмотр решения о выдаче патента мало что изменит”. К этому времени судебные слушания стали практически бессмысленными. Рынок микросхем развивался так стремительно, что деловые люди из Fairchild и Texas Instruments поняли: ставки слишком высоки, чтобы полагаться на судебную систему. Летом 1966 года, за три года до вынесения окончательного судебного решения, Нойс и юристы Fairchild встретились с президентом и группой адвокатов Texas Instruments. После длительного обсуждения они выработали мирное соглашение. Каждая из компаний подтвердила, что в вопросах, касающихся интегральных микросхем, другая компания тоже обладает частью прав на интеллектуальную собственность, и согласилась на перекрестное лицензирование всех имеющихся у каждой из компаний прав. Другие компании по вопросам лицензирования должны обращаться сразу и к Texas Instruments, и к Fairchild, а авторское вознаграждение обычно должно составлять 4 % от их дохода¹⁵.

Так кто же изобрел интегральную микросхему? Как и на вопрос о том, кто придумал компьютер, ответить, просто сославшись на судебные решения, нельзя. Успеха Килби и Нойс добились почти одновременно, а это значит, что атмосфера того времени была подготовлена к такому открытию. Действительно, и в стране, и по всему миру над этим работали многие. Так, о возможности создания интегральной схемы до них говорили в Германии Вернер Якоби из Siemens и британский радиотехник Джеффри Даммер из Royal Radar Establishment. Важно то, что Килби и Нойс совместно со своими коллегами и компаниями придумали практический метод создания такого устройства. Хотя Килби на несколько месяцев раньше нашел решение, позволившее объединить различные элементы интегральной схемы в один контур, Нойс сделал нечто большее: он придумал, как правильно соединять эти элементы. Его схему можно было с успехом использовать для массового производства, и именно она стала прототипом будущих микрочипов.

Поучительно, как Килби и Нойс лично разобрались с вопросом о том, кто изобрел микросхему. Оба были скромны, оба были родом из небольших городков Среднего Запада, где люди тесно связаны друг с другом, оба были хорошо подготовлены. Им в отличие от Шокли ядовитая смесь самомнения и неуверенности в себе жизнь не отравляла. Где бы ни заходил разговор о том, кто должен пожинать лавры, каждый из них был великодушен, отдавая должное вкладу другого. Вскоре стало принято считать, что этой чести достойны они оба, и о них стали говорить как о соавторах. Согласно одному из ранних устных рассказов, Килби потихоньку ворчал: “Это не подходит под то, что я считаю совместным изобретением, но к этому уже привыкли”¹⁶. Однако и он в конечном счете согласился с подобной идеей и впоследствии неизменно ею пользовался. Когда через много лет Крейг Мацумото из Electronic Engineering Times спросил его об этом споре, “Килби стал расточать похвалы Нойсу и сказал, что полупроводниковая революция произошла не из-за одного патента, а стала результатом работы тысяч людей”¹⁷.

Когда в 2000 году, через десять лет после смерти Нойса[33], Килби сообщили о присуждении Нобелевской премии, он прежде всего воздал должное Нойсу. “Мне жаль, что его уже нет в живых, — сказал он журналистам. — Если бы это было не так, я подозреваю, премию мы бы разделили”. Когда шведский физик, представлявший Килби на церемонии вручения премии, сказал, что его открытие стало началом глобальной цифровой революции, Килби скромно, с грустью ответил: “Когда я слышу нечто подобное, я вспоминаю, что бобер сказал кролику, когда они стояли у подножия плотины Гувера: «Нет, я не сам ее построил, но она основана на моей идее»”¹⁸.

Микрочип отправляется в путь

Первыми крупными покупателями микрочипов стали военные. В 1962 году Стратегическое командование ВВС США приняло на вооружение новые межконтинентальные баллистические ракеты Minuteman II. Только для системы управления каждой такой ракетой требовалось две тысячи интегральных схем. Право быть основным поставщиком выиграли Texas Instruments. К 1965 году каждую неделю изготавливалось семь Minuteman, а Военно-морские силы США тоже начали закупать микрочипы для ракет подводного запуска Polaris. Военные снабженцы, проявив дальновидность, что нечасто с ними случается, позаботились о стандартизации конструкции микрочипов. Их начали поставлять и компании Westinghouse и RCA. Поэтому цена микрочипов стала стремительно падать, так что они стали рентабельны при производстве не только ракет, но и товаров широкого потребления.

Fairchild тоже продавала микрочипы на рынке оружия, но эта компания, работая с военными, была более осмотрительна, чем их конкуренты. Традиционные отношения с военными предполагают, что поставщик работает рука об руку с офицерами, не только осуществляющими закупки, но и диктующими свои требования. Нойс считал, что такое партнерство сдерживает инновации: “Направление исследований определялось людьми недостаточно компетентными, чтобы разобраться, куда надо двигаться”¹⁹. Он настаивал на том, что Fairchild должна сама финансировать работу над своими интегральными схемами, чтобы иметь возможность ее контролировать. Если конечный продукт будет хорош, военные его купят. И он был прав.

Американская гражданская программа развития космоса была еще одним существенным стимулом для производства микрочипов. В мае 1961 года президент Джон Ф. Кеннеди заявил: “Я верю, это государство поставит перед собой задачу, которую решит до конца этого десятилетия, — человек должен высадиться на Луне и благополучно вернуться на Землю”. Для программы пилотируемых космических полетов, известной как программа Apollo, требовались управляющие ракетой компьютеры, которые помещались бы в ее носовой части. С самого начала планировалось использовать самые мощные, какие только можно было сделать, микрочипы. Кончилось тем, что в каждый из семидесяти пяти построенных бортовых управляющих компьютеров Apollo входило пять тысяч микрочипов. Контракт на их поставку подписала компания Fairchild. Эта программа была выполнена всего на несколько месяцев раньше крайнего срока, обозначенного Кеннеди. В июле 1969 года Нил Армстронг высадился на Луну. К этому времени для программы Apollo было закуплено более миллиона интегральных схем.

Массовая потребность в микрочипах и предсказуемый источник спроса в лице государства послужили причиной того, что цена каждого отдельного микрочипа резко падала. Первый прототип интегральной микросхемы для компьютера Apollo стоил 1000 долларов. К тому времени, когда было налажено их серийное производство, каждый такой микрочип стоил 20 долларов. Средняя цена за микрочип для ракет Minuteman в 1962 году составляла 50 долларов, а в 1968 году — всего 2 доллара. Так появился спрос на интегральные схемы для устройств, которыми пользовались обычные потребители²⁰.

Первыми бытовыми приборами, где нашли применение микрочипы, были слуховые аппараты, поскольку они должны быть миниатюрными и на них есть спрос, даже если они достаточно дороги. Но потребность в слуховых аппаратах ограничена. Поэтому Пэт Хаггерти, президент Texas Instruments, повторил гамбит, который успешно использовал и раньше. Инновация состоит из двух частей. Во-первых, надо изобрести новое устройство, а во-вторых, придумать способ его массового использования. Хаггерти и его компания умели хорошо делать и то и другое. Прошло 11 лет после того, как Хаггерти удалось создать обширный рынок недорогих транзисторов, стимулируя продажи карманного радио. Теперь он искал способ сделать то же и с микрочипами. Так родилась идея карманных калькуляторов.

Он рассказал о ней Джеку Килби, когда они куда-то вместе летели. Хаггерти поставил задачу: построить карманный калькулятор, способный делать те же вычисления, что и устаревшие монстры за тысячу долларов, стоящие на столах в конторах. Его надо было сделать достаточно экономичным, достаточно маленьким, чтобы помещаться в карман рубашки, и достаточно дешевым, а работать он должен был на батарейках. То есть таким, чтобы купить его можно было не раздумывая. В 1967 году Килби и его команде удалось сделать почти то, что задумал Хаггерти. Их устройство могло выполнять только четыре операции (складывать, вычитать, умножать и делить), было тяжеловато (весило около килограмма) и стоило достаточно дорого (150 долларов)²¹. Но это был большой успех. Был создан новый рынок, где продавались устройства, о которых люди даже не подозревали, что они им нужны. И, следуя предсказуемой траектории, они становились все меньше, дешевле и мощнее. К 1972 году цена карманных калькуляторов упала до 100 долларов; было продано 5 миллионов штук. К 1975 году цена снизилась до 20 долларов, а продажи за год удвоились. В 2014 году в магазинах Walmart карманный калькулятор фирмы Texas Instruments продается всего за 3 доллара 62 цента.

Закон Мура

Такому закону подчинялись все электронные устройства. Каждый год детали становились все меньше, дешевле, мощнее, работали быстрее. Это особенно существенно, поскольку тогда, успешно взаимодействуя, одновременно развивались две новые отрасли экономики: производство компьютеров и производство микрочипов. “Взаимосвязь между новыми составными компонентами устройств и новыми возможностями их применения обеспечивала взрывной рост и того и другого”, — написал позднее Нойс²². За полвека до того наблюдалось нечто похожее: росла нефтедобыча и развивалась автомобильная промышленность. Таковы основные правила инноваций: необходимо понять, какие отрасли лучше всего сосуществуют друг с другом, чтобы иметь возможность извлекать выгоду из того, как они, развиваясь, подстегивают друг друга.

Если бы была возможность выработать лаконичные и строгие правила, которые указывают направление развития, это помогало бы усвоившим их бизнесменам и рискованным инвесторам. К счастью, тогда Гордон Мур сделал шаг вперед в этом направлении. В то самое время, когда продажи микрочипов были готовы взлететь до небес, его попросили сделать прогноз поведения рынка. Статья Мура, озаглавленная “Заполнить интегральные схемы большим числом деталей”, была опубликована в апрельском номере журнала Electronics за 1965 год.

Сначала Мур кратко обрисовал, каким ему видится будущее цифровых технологий. “Интегральные схемы приведут к появлению таких чудес, как домашние компьютеры, или, по крайней мере, терминалов, связанных с центральным компьютером”, — написал он. А следующее его пророческое предсказание сделало его знаменитым: “Согласно приблизительной оценке, при минимальных затратах на детали сложность каждые два года возрастает вдвое. Нет оснований полагать, что эта зависимость не будет примерно такой же ближайшие десять лет”²³.

Грубо говоря, Мур утверждал, что эффективное с точки зрения затрат число транзисторов, которые удается поместить на микрочип, каждый год удваивается и он ожидает, что так и будет происходить по крайней мере ближайшие десять лет. Один из его приятелей, профессор Калифорнийского технологического института, публично назвал это утверждение “законом Мура”. По прошествии десяти лет, в 1975 году, стало ясно, что Мур был прав. К этому времени он подправил свой закон, сократив вдвое предсказанную скорость роста. Новое пророчество гласило, что в будущем число транзисторов, размещенных на микрочипе, по-видимому, будет “удваиваться не каждый год, а раз в два года”. Его коллега Дэвид Хаус сделал еще один прогноз: “производительность” чипа будет удваиваться каждые восемнадцать месяцев благодаря как увеличению мощности, так и числа транзисторов, которые можно поместить на микрочип. По крайней мере последующие полвека закон Мура в его различных вариантах оказался полезен. Он помог указать путь к одному из величайших инновационных прорывов и самому невероятному росту благосостояния за всю историю человечества.

Закон Мура оказался чем-то большим, чем просто предсказание. Он наметил цель для индустрии, обеспечившей в какой-то мере реализацию этого закона. Впервые это произошло в 1964 году, когда Мур еще только формулировал свой закон. Нойс решил, что Fairchild будет продавать простейшие микрочипы дешевле, чем стоит их изготовление. Мур назвал эту стратегию “незамеченным вкладом Боба в полупроводниковую индустрию”. Нойс знал, что низкая цена будет подталкивать производителей включать микрочипы в свои новые устройства. Он также знал, что низкая цена стимулирует спрос, увеличение объема производства, а масштаб экономии будет таким, что закон Мура превратится в реальность²⁴.

Неудивительно, что в 1959 году компания Fairchild Camera and Instrument решила воспользоваться своим правом выкупить Fairchild Semiconductor. На этом восемь основателей Fairchild Semiconductor разбогатели, но были посеяны семена раздора. Члены правления компании с Восточного побережья отказались предоставить Нойсу право продать по льготной цене акции новым высокопрофессиональным инженерам компании, и прибыль от полупроводникового подразделения они инвестировали менее успешно, направив ее на производство более приземленных вещей, таких как камеры для съемок любительских фильмов и штампмашины.

Были внутренние проблемы и в Пало-Альто. Инженеры начали покидать Fairchild, заселяя долину отпочковавшимися от нее компаниями, которые стали известны как Fairchildren — дети Fairchild. Наиболее значительное событие произошло в 1961 году, когда Джин Хорни и трое других дезертиров из компании Шокли покинули Fairchild, чтобы присоединиться к финансируемой Артуром Роком молодой компании, преобразованной затем в Teledyne. За ними последовали другие, и к 1968 году Нойс и сам был готов уйти. Он не получил места в руководстве фирмы, что его раздражало, но он также понимал, что на самом деле он этого и не хочет. Корпорация Fairchild и даже ее полупроводниковое отделение в Пало-Альто стали слишком бюрократическими и большими. Нойс стремился избавиться от части административных обязанностей и, как раньше, больше времени проводить в лаборатории.

Однажды он спросил Мура:

— А что, если открыть новую компанию?

— Мне и здесь хорошо, — ответил Мур²⁵.

Они помогали создавать культуру калифорнийского технологического мира, позволявшую людям оставлять солидные компании для того, чтобы образовывать новые. Но теперь, когда им обоим стукнуло сорок, у Мура пропала охота парить в воздухе, спрыгнув с крыши с дельтапланом. Однако Нойс настаивал. Наконец, в конце весны 1968 года он просто сказал Муру, что уходит. “Он умел сделать так, чтобы вам хотелось следовать за ним, — рассказывал, усмехаясь, много лет спустя Мур. — Поэтому в конце концов я сказал: «Ладно, пошли!»”²⁶

“По мере того как компания разрастается, я все меньше и меньше получаю удовольствие от своей ежедневной работы, — написал Нойс в заявлении об отставке на имя Шермана Ферчайлда. — Возможно, в какой-то мере это связано с тем, что я вырос в небольшом городке, радуясь личному общению с его жителями. А теперь число людей, принятых нами на работу, вдвое превышает население самого большого из моих «родных городков»”. По его словам, он мечтал “снова заняться передовыми технологиями”²⁷.

Когда Нойс позвонил Артуру Року, добывшему финансирование для компании Fairchild Semiconductor, тот немедленно спросил: “Что заставляло вас тянуть так долго?”²⁸

Артур Рок и венчурный капитал

За одиннадцать лет, прошедшие с тех пор, как Артур Рок заключил сделку, позволившую “восьми предателям” основать Fairchild Semiconductor, он способствовал формированию понятия, которому в эру цифровых технологий было суждено сыграть столь же важную роль, как и микрочипу. Речь идет о венчурном капитале[34].

Большую часть ХХ века финансирование растущих компаний и частные инвестиции в основной капитал новых компаний было делом нескольких богатых семей, таких как Вандербильты, Рокфеллеры, Уитни, Фиппсы и Варбурги. После Второй мировой войны многие из этих кланов стали создавать фирмы, чтобы организационно оформить свой бизнес. Наследник огромного фамильного состояния Джон Хэй Уитни по прозвищу “Джок” нанял Бенно Шмидта-старшего для организации компании J. H. Whitney &Co. Она специализировалась на предоставлении “авантюрного капитала”. Так вначале они называли финансирование предпринимателей, которые не могли получить банковские кредиты для реализации своих интересных идей. Шесть сыновей и дочь Джона Д. Рокфеллера-младшего основали сходную фирму, во главе которой стал один из братьев, Лоранс Рокфеллер. Со временем она превратилась в Venrock Associates. В том же 1946 году появилась American Research and Development Corporation (ARDC) — одна из наиболее влиятельных компаний, в основе которой была скорее деловая хватка, а не семейный капитал. Ее создателями были Джордж Дорио, в прошлом декан Гарвардской школы бизнеса, и Карл Комптон — президент Массачусетского технологического института. ARDC вырвалась далеко вперед, вложив на начальном этапе деньги в Digital Equipment Corporation. Через одиннадцать лет, когда эта компания вышла на рынок со своими акциями, она стоила в пятьсот раз дороже²⁹.

Артур Рок перенес идею создания подобных компаний на запад, возвестив начало кремниевой эпохи венчурного капитала. Объединив “восемь предателей” Нойса и Fairchild Camera, Рок и его компания получили свою долю прибыли от этой операции. А затем Рок понял, что может привлекать деньги и заключать подобные сделки, не полагаясь целиком на одного корпоративного патрона. У него был опыт в исследовании конъюнктуры рынка, он любил новые технологии, обладал интуитивным чутьем, позволяющим руководить крупной фирмой, облагодетельствовал многих инвесторов на Восточном побережье. “Деньги были на Восточном побережье, а компании, от которых захватывало дух, в Калифорнии. Поэтому я решил перебраться на запад, понимая, что смогу связать их воедино”, — рассказывал Рок³⁰.

Рок, сын евреев-иммигрантов из России, вырос в Рочестере, штат Нью-Йорк. Там, работая продавцом газированной воды в кондитерской своего отца, он научился хорошо разбираться в людях. Одно из ключевых правил, которыми он руководствовался при инвестировании, сводилось к тому, что ставить надо скорее на людей, а не на идеи. Те, кто хотел получить финансирование, должны были предоставить бизнес-планы для детального изучения, а также пройти дотошное личное собеседование. “Я настолько доверяю людям, что считаю разговор с человеком гораздо важнее подробного выяснения того, что именно он собирается делать”, — объяснял Рок. Он прикрывался личиной недовольного всем человека, неприветливого и неразговорчивого. Но те, кому удавалось разглядеть его поближе, по огоньку в глазах и намеку на улыбку видели, что он любит общаться с людьми и обладает чувством юмора.

Когда Рок появился в Сан-Франциско, его представили Томми Дэвису, словоохотливому специалисту по заключению сделок, инвестирующему деньги компании Kern County Land Co., богатой нефтяной империи, занимающейся еще и разведением крупного рогатого скота. Они образовали совместную фирму Davis &Rock, добыли пять миллионов долларов у инвесторов Рока с Восточного побережья (часть суммы они получили от учредителей Fairchild) и начали финансировать новые компании взамен на долю в акционерном капитале. Фред Терман, провост Стэнфордского университета, все еще не потерявший надежду связать свой университет с растущей деловой активностью в области технологий, поощрял профессоров-инженеров, консультировавших Рока, который прослушал в университете вечерний курс по электронике. Две первые ставки Рока были на Teledyne и Scientific Data Systems. Обе окупились с лихвой. К тому времени, когда в 1968 году к нему обратился Нойс, пытавшийся нащупать возможность покинуть Fairchild, совместная фирма Рока и Дэвиса по общему их согласию распалась (за семь лет их инвестиции увеличили вложенный капитал в тридцать раз) и Рок ни от кого не зависел.

“Если бы я захотел организовать компанию, вы могли бы раздобыть для меня деньги?” — спросил его Нойс. Рок заверил, что это будет легко. Что больше могло соответствовать его теории, согласно которой деньги надо вкладывать в жокеев (инвестировать следует исходя из оценки людей, управляющих компанией), чем предприятие, которое возглавят Роберт Нойс и Гордон Мур? Он просто поинтересовался, чем они будут заниматься, даже не подумав сначала, что им стоило бы составить бизнес-план или изложить свои предложения на бумаге. “Это была единственная из всех моих инвестиций, когда я на сто процентов был уверен в успехе”, — сознался он позднее³¹.

Когда в 1957 году Рок пытался найти пристанище для “вероломной восьмерки”, он вырвал из блокнота лист бумаги, написал список из нескольких имен и начал методично всех обзванивать. Теперь, через одиннадцать лет, он взял другой листок и составил список людей, которых собирался пригласить вложить свои деньги, указав также, какое количество из 500 тысяч акций[35] по цене 5 долларов за штуку он предложит каждому. В этот раз он вычеркнул всего одно имя. (Выбыл только “Джонсон из Fidelity”[36].) Поскольку очень многие хотели инвестировать больше, чем им предлагалось, Року, чтобы пересмотреть первоначальные наметки, понадобился еще один листок. Деньги удалось собрать меньше чем за два дня. В число удачливых инвесторов вошли сам Рок, Нойс, Мур, Гриннеллский колледж (как Нойс и хотел, он добился того, что этот университет разбогател), Лоранс Рокфеллер, Файез Сэрофим, Макс Палевски из Scientific Data Systems и инвестиционная компания Hayden, Stone &Co, где раньше работал Рок. Самое удивительное, что шестерым другим членам “восьмерки предателей”, многие из которых тогда работали в фирмах, конкурировавших со вновь создающейся компанией, тоже дали возможность стать инвесторами. Согласились все.

Просто на всякий случай, если кому-нибудь захочется получить рекламный проспект, Рок сам на трех с половиной страницах набросал контур предполагаемой компании. Проспект начинался с представления Нойса и Мура, а затем формально, в трех предложениях, сообщалось, что из себя представляют “транзисторные технологии”, развитием которых будет заниматься компания. “Теперь юристы усложняют венчурное инвестирование, заставляя нас писать рекламные буклеты, такие длинные, сложные и так тщательно выверенные, что это похоже на издевательство, — жаловался позднее Рок, вытаскивая свои листочки из картотеки. — Все, что мне было нужно, — рассказать людям, что это Нойс и Мур. Ничего, кроме этого, им знать не надо было”³².

Первое название, выбранное Нойсом и Муром, было NM Electronics, N и M — первые буквы их фамилий. Но оно было не слишком впечатляющим. После большого числа не слишком удачных предложений, например Electronic Solid State Computer Technology Corp., пришли к окончательному решению: компания будет называться Integrated Electronics Corp. Само по себе оно тоже не было слишком впечатляющим, но имело то достоинство, что сокращенно компанию можно было назвать Intel. Это звучало хорошо. Название было энергичным и красноречивым.

Метод компании Intel

Инновации приходят в разных обличьях. Большинство из них, о которых идет речь в этой книге, представляют собой физические устройства, такие как компьютеры и транзисторы, и связанные с этим дисциплины — программирование, разработка программного обеспечения и сетевые технологии. Но важны и инновации: поставляющие новые банковские продукты, такие как венчурный капитал; создающие организационные структуры для исследований и развития, такие как Bell Labs. Но сейчас речь пойдет о различных способах творчества. Нововведение, разработанное в Intel, в эпоху цифровых технологий оказалось не менее важным, чем те, о которых мы говорили выше. Это изобретение новой корпоративной культуры и стиля управления, противоположных иерархической организации компаний на Восточном побережье.

Как и многое, происходившее в Силиконовой долине, основы нового стиля надо искать в Hewlett-Packard. Во время Второй мировой войны, пока Билл Хьюлетт был на военной службе, Дэйву Паккарду часто случалось спать на раскладушке в офисе, управляясь с работавшими в три смены сотрудниками, в основном женщинами. В какой-то момент он понял, что будет легче, если все будут работать по скользящему графику и по возможности сами определять, как им удобнее выполнять свои обязанности. Вертикаль управления стала менее жесткой. В пятидесятые годы такой подход и свойственный Калифорнии стиль жизни создали новую культуру, включающую в себя пятничный кутеж с пивом, гибкий график работы и поощрение сотрудников путем продажи им акций компании³³.

Роберт Нойс поднял эту культуру на следующий уровень. Чтобы понять, каким он был администратором, полезно вспомнить, что он родился и воспитывался в семье конгрегационалистов. Его отец и оба деда были священнослужителями раскольнической христианской конфессии, по существу отрицавшей иерархию со всеми ловушками, ей сопутствующими. Пуритане очистили церковь от всяческой роскоши, устранили различие в уровнях полномочий и даже отменили поднятые вверх кафедры проповедников. А те, кто способствовал распространению этой нонконформистской доктрины по Великим равнинам, в их числе и конгрегационалисты, питали отвращение к иерархическим различиям.

Полезно также вспомнить, что Нойс, поступив в университет, увлекся пением мадригалов. Его группа состояла из двенадцати певцов, репетиции проходили каждую среду по вечерам. При исполнении мадригалов нет ведущих певцов и солистов. Многоголосные песни переплетают вместе разные голоса и мелодии, не выделяя никого. “Твоя партия зависит от [других] и всегда поддерживает остальных”, — объяснил однажды Нойс³⁴.

И Гордон Мур тоже был скромен, не склонен к авторитаризму, терпеть не мог склоки. Внешние проявления власти его не интересовали. Они хорошо подходили друг другу. Нойс был мистер Внешность: свойственное ему с детства обаяние производило на клиента неизгладимое впечатление. Мур, всегда сдержанный и задумчивый, любил сидеть в лаборатории. Он знал, как руководить инженерами, задавая правильные вопросы или (и это был самый веский его довод) намеренно промолчав. Нойс умел великолепно разрабатывать стратегические планы, видеть картину в целом. Мур хорошо разбирался в деталях, особенно если это касалось технологии и инженерного искусства.

Итак, они были идеальными партнерами, и только одно было плохо: оба не признавали иерархии и не любили командовать, и оба эффективными менеджерами не были. Поскольку каждому из них нравилось, когда его любили, им было очень трудно проявлять твердость. Они направляли, но не принуждали людей. Если возникала проблема или, не дай бог, какое-то расхождение во взглядах, конфликтовать им не хотелось. Они и не конфликтовали.

И тут в дело вступал Энди Гроув.

Гроув, урожденный Андрош Гроф, родился в Будапеште, и происходил он не из семьи распевающих мадригалы конгрегационалистов. Он был евреем из Центральной Европы, детство которого пришлось на время становления там фашизма. Ему был преподан жестокий урок: он на деле понял, что из себя представляют власть и сила. Когда Андрошу исполнилось восемь лет, нацисты оккупировали Венгрию. Его отца отправили в концентрационный лагерь, а его с матерью заставили перебраться в специальное помещение для евреев, переполненное людьми. Выходя на улицу, надо было носить желтую звезду Давида. Однажды, когда он заболел, матери удалось уговорить одного из друзей-неевреев принести немного продуктов, чтобы сварить ему суп. В результате арестовали и мать Андроша, и ее друга. После того как ее освободили, друзья их укрывали, раздобыли им поддельные документы. После войны семья воссоединилась, но затем к власти пришли коммунисты. Гроув, которому тогда было двадцать лет, решил бежать через границу в Австрию. В своей книге воспоминаний “Переплывая реку поперек” он пишет: “К двадцати годам я пережил диктатуру венгерских фашистов, немецкую военную оккупацию, осаду Будапешта Красной армией, времена хаотической демократии сразу после войны, разнообразные репрессивные коммунистические режимы и народное восстание, закончившееся вводом советских танков”³⁵. Это было совсем не похоже на стрижку газонов и пение в хоре небольшого городка в Айове и не способствовало дружеской добросердечности.

Гроув появился в Соединенных Штатах через год и, выучив самостоятельно английский, первым в своем выпуске закончил Городской колледж Нью-Йорка, а затем защитил докторскую диссертацию в Беркли по специальности “химические технологии”. Прямо из Беркли он попал в Fairchild и в свободное время написал учебник для университетов, называвшийся “Физика и технология полупроводниковых устройств”.

Когда Мур рассказал ему о своих планах покинуть Fairchild, Гроув высказал желание последовать за ним. На самом деле, он фактически навязал себя Муру. “Я по-настоящему уважал его и был готов идти за ним куда угодно”, — говорил Гроув. Он стал техническим директором и третьим человеком в Intel.

Гроув восхищался талантом Мура-экспериментатора, но не его стилем управления. И это понятно, учитывая антипатию Мура к любым столкновениям и практически ко всем связанным с руководством вопросам, выходящим за рамки осторожных рекомендаций. Если возникал конфликт, он спокойно наблюдал за ним издалека. “Он либо по складу своего характера не может, либо просто не хочет делать то, что должен делать руководитель”, — говорил Гроув о Муре³⁶. А напористый Гроув чувствовал, что умение вступать в конфликт ради истины — не только обязанность руководителя, но и возможность, хотя и несколько непривычным способом, подстегнуть сотрудников. Ему, закаленному жизнью венгру, это нравилось.

В еще большее смятение его приводил стиль руководства Нойса. В Fairchild он еле сдержался, когда Нойс не обратил внимания на некомпетентность одного из начальников отделов, опаздывающего и приходящего на собрания подвыпившим. Поэтому он начал ворчать, когда Мур сказал, что в этом предприятии Нойс будет их партнером. “Я сказал ему, что Боб лучший начальник, чем полагает Энди, — вспоминал Мур. — У них просто разные стили руководства”³⁷.

Личные отношения Нойса и Гроува складывались лучше, чем деловое общение. Вместе с семьями они съездили в Аспен, где Нойс помогал Гроуву не только учиться кататься на лыжах, но и застегивать лыжные ботинки. Однако Гроув замечал в Нойсе некую отчужденность, приводившую его в замешательство: “Это был единственный человек, о котором я мог подумать, что он одновременно и равнодушен, и обаятелен”³⁸. Кроме того, несмотря на дружбу по выходным, на работе Нойс раздражал, а иногда и приводил в ужас Гроува. “Я был неприятно поражен и обескуражен, наблюдая, как Боб разрешает возникающие в компании конфликты, — вспоминал он. — Два человека поспорили, и мы все смотрим на него, ожидая решения, а он изображает из себя великомученика и говорит что-нибудь вроде: «Может, вы сами с этим разберетесь». А чаще не говорит даже этого, а просто меняет тему разговора”³⁹.

Гроув только много позднее осознал, что для эффективного руководства не всегда требуется сильный лидер. Оно может осуществляться благодаря правильной комбинации по-разному одаренных людей, стоящих во главе компании. Это как в случае с металлическим сплавом: подбери правильный состав входящих в него элементов, и он окажется прочным. Годы спустя, научившись уважать такой подход, он прочел книгу Питера Друкера “Практика менеджмента”[37]. Друкер пишет, что идеальным президентом фирмы может быть и человек отстраненный, и человек, вникающий во все дела фирмы, и человек действия. Гроуву стало ясно, что необязательно все эти качества должны быть присущи одному человеку. Они могут распределяться между членами руководящей команды. Это и есть случай Intel, сказал себе Гроув и сделал копии соответствующей главы для Нойса и Мура. Нойс был парень отстраненный, Мур — вникающий, а Гроув — человек действия⁴⁰.

Артур Рок, обеспечивший финансирование этого трио и вначале возглавивший совет директоров фирмы, понимал, сколь важно создать руководящую группу, члены которой дополняют друг друга. Отсюда он делал вывод: для работоспособности такой структуры важно, чтобы каждый из участников по мере приближения к финишу — завершению проекта превращался в исполнительного директора. Нойса он описывал как “мечтателя, знающего, как воздействовать на людей и как продать компанию, когда новое предприятие заработало”. Когда это было сделано, Intel должен был возглавить кто-то, кто смог бы сделать эту компанию первой во всех возможных направлениях развития технологий, “и Гордон был тем блестящим ученым, который знал, как управлять технологиями”. Затем, когда появились десятки других конкурирующих компаний, “мы нуждались в жестком, деловом руководителе, который мог бы сосредоточиться на ведении бизнеса”. Таким был Гроув⁴¹.

Стиль управления, принятый в Intel и распространившийся впоследствии на всю Силиконовую долину, был выработан этими тремя людьми совместно. Как и можно было ожидать, конгрегация, возглавляемая Нойсом, была лишена атрибутов, указывающих на ранг служащего. Не было специальных парковочных мест для руководства. Все, включая Нойса и Мура, работали в одинаковых отсеках, выделенных из общей комнаты. Майкл Мэлоун, пришедший в Intel, чтобы взять интервью, описывает свой визит туда: “Я не мог отыскать Нойса. Секретарь должен был выйти и отвести меня к нему, поскольку в этом огромном городе из клеток для сусликов его отсек был неотличим от других”⁴².

Когда в самом начале один из служащих захотел ознакомиться с организационной структурой компании, Нойс поставил крестик посредине страницы, затем нарисовал еще несколько крестиков вокруг него и линии, соединяющие все крестики друг с другом. В центре был сам служащий, а другие крестики означали людей, с которыми ему предстояло иметь дело⁴³. Нойс обратил внимание на то, что в компаниях на Восточном побережье у офисных служащих и секретарей небольшие металлические письменные столы, тогда как столы высшего руководства сделаны из красного дерева. Поэтому Нойс решил, что он сам будет работать за неприметным алюминиевым столом, хотя даже вновь принятые на работу служащие из вспомогательных подразделений получат большие и деревянные. Его стол, во вмятинах и царапинах, располагался почти в центре комнаты, так что его мог видеть каждый. Это удерживало и всех остальных от желания потребовать для себя каких-либо символов власти. “Привилегий вообще не было, — вспоминает Энн Бауэрс[38], директор по кадрам, ставшая затем женой Нойса. — Мы положили начало стилю руководства компанией, во всем отличающемуся от того, что когда-либо было раньше. Это была культура меритократии[39]”⁴⁴.

Это также была культура инноваций. У Нойса была своя теория, появившаяся после Philco, где жесткая иерархия его сдерживала. Он был уверен, что чем более открытой и менее зарегулированной будет рабочая обстановка, тем быстрее будут появляться, распространяться и находить применение новые идеи. “Суть в том, что люди не должны карабкаться вверх по командной лестнице. Если вам надо поговорить с кем-то из руководителей, вы просто идете и говорите с ним”, — говорит один из инженеров Intel Тед Хофф⁴⁵. Как сказал об этом Том Вулф, характеризуя Нойса: “Он понимал, насколько ему невыносима корпоративная система Восточного побережья, базирующаяся на классовой принадлежности и положении в фирме, с ее бесконечными градациями, увенчанная разнообразными президентами и вице-президентами, которые в повседневной жизни ведут себя так, словно они знатные вельможи”.

Отказавшись от командной вертикали и в Fairchild Semiconductor, а затем и в Intel, Нойс поддерживал сотрудников, побуждал их искать новые возможности. Хотя Гроув и досадовал, когда на семинарах споры не приводили к установлению истины, Нойс позволял молодым сотрудникам самим решать возникшие проблемы, а не отправлял их к вышестоящему руководителю, чтобы тот сказал, как надо поступить. Ответственность перекладывалась на молодых инженеров, и те понимали, что инноваторами должны быть они сами. То и дело перед сотрудниками вставали сложные проблемы. “Они отправлялись к Нойсу и, задыхаясь от возбуждения, спрашивали, что им делать, — сообщает Вулф. — А Нойс, наклонив голову и включив свои глаза на полную мощность, слушает и говорит: «Действовать следует так. Следует рассмотреть A, следует рассмотреть B и надо рассмотреть C, — а затем, включив улыбку Гэри Купера, добавляет: — Если вы думаете, что решение за вас буду принимать я, вы ошибаетесь. Эй… Это ваши проблемы»”.

Вместо того чтобы передавать планы на утверждение высшему руководству, подразделениям Intel доверяли действовать так, словно они самостоятельные небольшие компании. Всякий раз, когда какому-то отделу надо было принять решение, требующее поддержки других подразделений, например утвердить новую программу маркетинга или изменить стратегию разработки продукта, вопрос не торопились отправить на решение начальникам. Вместо этого устраивали незапланированные собрания, чтобы обсудить ситуацию. Нойс любил собрания. Под них выделялись отдельные помещения. На этих собраниях все были равны и могли выступить против господствующего мнения. Нойс там был не начальником, а духовным наставником, указывающим путь к решению. “Это была не корпорация, — заключает Вулф. — Это была конгрегация”⁴⁶.

Нойс оказался великим лидером, но не великим менеджером. Он умел вселить уверенность и был рассудителен. “Боб действует исходя из принципа, что, если людям подсказать, как следует правильно поступить, у них хватит ума понять намек и сделать то, что требуется, — рассказывал Мур. — Не следует волноваться и следить за ними”⁴⁷. Мур сознается, что и сам был немногим лучше: “Мне тоже никогда не удавалось использовать власть или вести себя как положено начальнику, а это значит, что мы были очень похожи”⁴⁸.

Такой стиль управления означает, что необходим кто-то, кто будет поддерживать дисциплину. На раннем этапе существования Intel, задолго до того, как настала его очередь стать генеральным директором, Гроув помог создать определенный метод руководства. В его компании люди отвечали за свою нерадивость. Несостоятельность неизбежно влекла за собой последствия. “Энди уволил бы и родную мать, если бы она мешала ему в работе”, — рассказывает один из инженеров. Другой его коллега объясняет, что это было необходимо в организации, возглавляемой Нойсом: “Боб был славным малым. Ему было важно, чтобы его любили. Поэтому кто-то должен был действовать напористо и следить за порядком. Оказалось, что Энди справляется с этим очень хорошо”⁴⁹.

Гроув начал изучать и разбираться в искусстве управления. Позднее он станет автором очень популярных книг, таких, например, как “Выживают только параноики” и “Высокоэффективный менеджмент”. Он не старался ввести командную вертикаль там, где была зона ответственности Нойса. Наоборот, он помогал стремиться вперед, сосредотачиваться, разбираться в деталях, то есть развивать те качества, которые из-за неторопливого, неагрессивного стиля Нойса сами по себе появиться не могли. Собрания, которые проводил Гроув, были четкими, сухими и решительными, совсем не такими, как те, где главным был Нойс. Их затягивали как могли, зная, что, скорее всего, он беспрекословно согласится выслушать всякого, кто захочет с ним поговорить.

Гроув не выглядел тираном. Он был деятелен настолько, что не любить его было трудно. Он обладал обаянием эльфа. У него загорались глаза, когда он улыбался. По общему признанию, венгерский акцент и глуповатая улыбка делали его самым колоритным инженером в долине. Попавшись на удочку сомнительной моды начала семидесятых, он старался быть шикарным, действуя в манере эксцентричного иммигранта, что напоминало пародию на “Субботним вечером в прямом эфире”[40]. Он отрастил длинные бакенбарды и усы, носил открытые рубашки с золотой цепочкой, болтающейся на волосатой груди. Но это никак не влияло на то, что он был настоящим инженером, который первым начал разрабатывать транзисторы со структурой типа “металл — оксид — полупроводник”, ставшие основным рабочим элементом современных микрочипов.

Гроув усвоил уравнительный подход Нойса — вся его деятельность проходила в просматриваемом открытом рабочем кабинете, который он любил. Но было еще нечто, что он называл “конструктивной конфронтацией”. Он никогда не держался высокомерно, но всегда был настороже. В отличие от ласковой аристократичности Нойса стиль Гроува был резким, не допускавшим никаких глупостей. Тот же подход позднее использовал Стив Джобс: беспощадная честность, ясное осознание цели и требование совершенства. “Энди был человеком, следившим, чтобы поезда ходили строго по расписанию, — вспоминает Энн Бауэрс. — Он, не сомневаясь ни минуты, твердо знал, что надо и что не надо делать”⁵⁰.

Несмотря на разные стили, и Нойс, и Мур, и Гроув сходились в одном: их цель — сделать все возможное, чтобы обстановка в Intel способствовала процветанию инноваций, экспериментальных исследований и предпринимательства. Заклинание Гроува было таким: “Успех разводит самоуспокоенность. Самоуспокоенность разводит неудачи. Выживают только параноики”. Наверное, параноиками Нойс и Мур не были, но и самоуспокоение им свойственно не было.

Микропроцессор

Иногда изобретение получается, когда люди, столкнувшись с какой-то проблемой, стараются решить ее в срочном порядке. В других случаях это результат правильно выбранной цели. В истории о том, как Тед Хофф и его команда из Intel изобрели микропроцессор, имело место и то и другое.

Тэд Хофф, молодой преподаватель из Стэнфорда, стал двенадцатым сотрудником Intel, и его направили в отдел микрочипов. Он сообразил, что разрабатывать сразу большое число микрочипов с разными функциями, а в Intel поступали именно так, неэкономно. В Intel обращались разные компании, которым нужны были микрочипы, предназначенные для специальных задач. Хофф, как раньше Нойс и его сотрудники, понял, что возможен альтернативный подход: надо создать многоцелевой микрочип, который, нужным образом настроив или запрограммировав, можно было бы использовать в различных приложениях. Другими словами, универсальный компьютер широкого применения на основе микрочипа⁵¹.

Эта идея пришла ему в голову летом 1969 года, тогда же, когда на Хоффа свалилась еще одна задача. Японская компания Busicom планировала выпуск нового мощного настольного калькулятора. Была подготовлена спецификация на двенадцать микрочипов разного назначения (для управления дисплеем, вычислениями, памятью и так далее), которые должны были быть разработаны в Intel. В Intel согласились и назначили цену. Нойс попросил Хоффа проследить за выполнением заказа. А затем возникли сложности. “Чем больше я узнавал о проекте, тем четче понимал, что Intel взял на себя слишком много и выполнить заказ будет трудно, — вспоминал Хофф. — Число микрочипов оказалось гораздо больше, чем я ожидал, и они были слишком сложными”. У Intel не было возможности уложиться в оговоренную цену. И хуже того, растущая популярность карманного калькулятора Джека Килби заставила Busicom и дальше снижать стоимость своего изделия.

“Ну хорошо, если вы можете придумать что-нибудь удешевляющее проект, почему бы вам этим не заняться?” — предложил Нойс⁵².

Хофф предложил Intel разработать единую логическую микросхему, способную выполнять практически все действия, требуемые Busicom. “Я знаю, это можно сделать, — Хофф говорил об универсальном микрочипе. — Он должен имитировать компьютер”. Нойс сказал, что следует попробовать.

Нойс понимал, что, прежде чем продавать эту идею Busicom, надо убедить человека, который может даже больше этой компании сопротивляться изменению проекта. Им был Энди Гроув, только номинально работавший под руководством Нойса. Гроув считал, что именно он уполномочен отстаивать приоритеты Intel. Нойс говорит “да” практически на все, а его работа состоит в том, чтобы говорить “нет”. Когда Нойс подошел к нему и присел на краешек его рабочего стола, Гроув немедленно насторожился. Он знал: если Нойс пытается выглядеть беспечным, следует ждать неприятностей. “Мы начинаем новый проект”, — сказал Нойс, делано улыбаясь⁵³. Первой реакцией Гроува было сказать Нойсу, что он сумасшедший. Intel была молодой растущей компанией, все еще пытавшейся изготовить свою собственную микросхему памяти, и отвлекаться ей было совсем ни к чему. Но после того как Нойс описал идею Хоффа, Гроув понял, что сопротивляться, по-видимому, не стоит и уж определенно бесполезно.

К сентябрю 1969 года Хофф и его коллега Стэн Мазор примерно набросали архитектуру универсальной логической микросхемы, способной выполнять инструкции программы. Она могла заменить девять из двенадцати микрочипов, требуемых Busicom. Нойс и Хофф представили этот вариант руководству Busicom. Те согласились, что предлагаемый подход лучше.

Когда речь зашла о пересмотре цены, предложение Хоффа, сделанное Нойсу, оказалось решающим для создания огромного рынка универсальных микросхем и обеспечило Intel ведущую роль в эпоху цифровых технологий. Это была сделка, подобную которой совершили через десять лет Билл Гейтс и его Microsoft. Busicom была предложена цена, которая ее устроила, а в обмен на это Нойс настоял на том, что за Intel остаются права на новую микросхему и ей позволено выдавать на нее лицензию другим компаниям, если те не используют ее для изготовления калькуляторов. Он хорошо понимал, что микрочип, который можно запрограммировать для выполнения любой логической операции, должен стать стандартным элементом электронных устройств, так же как деревянные брусья сечением два на четыре дюйма являются стандартными элементами при строительстве домов. Он заменит стандартные чипы, а это означает, что выпускаться он будет в огромных количествах, и, следовательно, цена будет снижаться. Появление такого микрочипа с неизбежностью должно было привести и к поначалу менее заметному изменению в электронной индустрии: значимость инженеров-электронщиков, проектирующих расположение элементов на монтажной схеме, стала уходить в прошлое. Их вытеснило новое поколение специалистов по программному обеспечению, чья работа состоит в написании программ для таких систем.

Поскольку это по существу был процессор компьютера, помещенный на микрочип, новое устройство окрестили микропроцессором. В ноябре 1971 года Intel торжественно представила свой новый продукт, Intel 4004, публике. Предшествовавшая этому событию реклама в отраслевых журналах анонсировала “новую эру микроэлектроники — микропрограммируемый компьютер на чипе”. Его цена была 200 долларов, и немедленно посыпались как заказы, так и тысячи запросов о предоставлении описания устройства. Нойс, приехавший на выставку компьютеров в Лас-Вегасе в тот день, когда это объявление было напечатано, в потрясении глядел на потенциальных покупателей, толпившихся возле стенда Intel.

Нойс превратился в ярого поборника микропроцессоров. В 1972 году он в Сан-Франциско после долгой разлуки собрал членов своей разросшейся семьи. Встав с места во взятом напрокат автобусе и размахивая над головой платой с микропроцессором, он говорил: “Это приведет к революции у вас дома. У каждого из вас будет свой компьютер. Вам будет доступна любая информация”. Родственники передавали плату из рук в руки, как некую святыню.

“Вам больше не нужны будут деньги, — продолжал пророчествовать Нойс. — Все будет делаться с помощью компьютеров”⁵⁴.

Преувеличивал он только слегка. Микропроцессоры стали использовать в программируемых уличных светофорах, тормозах машин, холодильниках и кофеварках, лифтах, медицинских инструментах и тысячах других устройств.

Но в первую очередь успех микропроцессора был связан с тем, что появилась возможность делать компьютеры меньших размеров и, главное, персональные компьютеры, которые можно поставить дома, у себя на столе. Значит, согласно закону Мура (а он продолжал действовать), производство персональных компьютеров должно было расти, а одновременно с ним должно было расти и производство микропроцессоров.

В семидесятые годы именно это и произошло. Благодаря микропроцессору появились сотни новых компаний, занимающихся изготовлением аппаратного и программного обеспечения для персональных компьютеров. В Intel не только разработали самые передовые микрочипы, там создали культуру, благодаря которой финансируемые за счет венчурного капитала стартапы преобразили экономику и выкорчевали абрикосовые сады на всей территории долины Санта-Клара на юг от Сан-Франциско, от Пало-Альто до Сан-Хосе.

Основная артерия долины, забитое шоссе Эль-Камино-Реал, что в переводе с испанского означает “королевская дорога”, когда-то соединяла двадцать одну католическую миссию Калифорнии. В начале семидесятых благодаря Hewlett-Packard, Стэнфордскому индустриальному парку Фреда Термана, Уильяму Шокли, Fairchild и ее отпрыскам, Fairchildren, она превратилась в коридор, связывающий технологические компании. В 1971 году этот регион получил новое прозвище. Дон Хефлер, обозреватель ежедневной экономической газеты Electronic News, начал публикацию серии статей, названную им “Силиконовая долина США”⁵⁵. Название прижилось.

Дэн Эдвардс и Питер Самсон играют в Spacewar, 1962 г.

Нолан Бушнелл (род. в 1943 г)

На Оглавление