Фрагменты издания "Всеобщая история искусств"
1956-1566

Материал предоставлен
в ознакомительных и образовательных целях

Искусство Японии

Н. Николаева

Историю современного японского искусства можно разделить на два основных периода, хронологически соответствующих двум этапам истории Японии — от 70-х гг. 19 в. до вступления Японии во вторую мировую войну и затем — послевоенный период.

Новейшую историю Японии принято начинать с революции Мэйдзи (1868 г.), которая послужила началом крушения феодализма и развития капиталистических отношений в Японии. До 1868 г. власть в стране принадлежала сильнейшему феодальному дому Токугава. Революция происходила под лозунгом объединения страны и создания централизованного государства во главе с императором. Под видом реставрации императорской власти реальная власть перешла в руки монархической буржуазии. Тесная связь этой буржуазии с феодальной аристократией, страх перед революционным движением крестьянства и городской бедноты обусловили компромиссный характер реформ и незавершенность буржуазной революции в Японии.

Специфика и сложность формирования японской культуры конца 19 в. и начала 20 в. заключались в том, что процесс самоутверждения нации и связанный с этим культ национальной традиции сочетались с необходимостью создания современного капиталистического государства, подобного государствам Европы и Америки. Вместе с готовыми формами буржуазной государственности происходило заимствование наиболее характерных, а на первых этапах главным образом внешних форм европейской культуры, в том числе архитектуры и изобразительных искусств.

В отличие от большинства стран Европы развитие капитализма в Японии шло более быстрыми темпами, и уже в начале 20 в. Япония становится одной из крупных капиталистических держав мира. Это определило некоторые особенности в развитии японской культуры вплоть до второй мировой войны.

Уже в 70-х и 80-х гг. прошлого века в японских городах появилось большое количество зданий торговых и промышленных фирм, банков, а также многоэтажные жилые дома, ничем не отличающиеся от аналогичных построек этого времени в европейских странах.

В начале века были построены первые здания со стальным каркасом, но вплоть до 20-х гг. преобладало строительство из кирпича и камня в самых разнообразных европейских «стилях».

Влияние американской архитектуры проявилось в строительстве первых многоэтажных зданий, сходных с небоскребами. Это были главным образом железобетонные сооружения в 6—7 этажей с большепролетными стальными фермами и значительными плоскостями остекления.

Противоречие в развитии японской архитектуры этого времени заключалось не только в эклектизме и чужеродности заимствованных форм. Специфические качества традиционной деревянной архитектуры, в том числе определенные формы жилого дома, сохранившиеся вплоть до настоящего времени, складывались на протяжении многих столетий как наиболее целесообразные с точки зрения природных и климатических условий страны. Особая каркасная конструкция возникла тоже в соответствии с необычными сейсмическими условиями Японии. Здания, построенные по европейским стандартам, во время землетрясений рассыпались подобно карточным домикам. Особенно разрушительным оказалось землетрясение 1923 г. Эта трагическая катастрофа, показавшая невозможность слепого следования за Европой без учета специфических местных условий, толкнула японских архитекторов к поискам новых конструктивных решений и новых форм. К концу 20-х гг. ясно обозначилась тенденция к осмыслению национальной архитектурной традиции и сопоставлению ее с новой каркасной системой строительства из железобетона и стали.

Первые наиболее плодотворные попытки в создании такой архитектуры принадлежали Сутэми Хоригучи (р. 1895) (жилой дом Ёсинава, 1930).

Однако в связи с усилившейся фашизацией Японии в первой половине 30-х гг. и волной крайнего национализма возобладало эклектическое понимание традиции. Официальные националистические круги требовали чисто внешнего воспроизведения форм традиционной архитектуры, например массивных крыш с загнутыми углами и т. п. Так было построено здание театра «Кабуки» (архитектор Синитиро Окада) с его псевдотрадиционными эклектичными формами.

Лишь отдельные здания — такие, как здание Центральной телефонной компании (1926) в Токио архитектора Мамору Ямада (р. 1894), обсерватория в Осима (1928) Сутэми Хоригучи и некоторые другие,— были утверждением принципов подлинно новой японской архитектуры, расцвет которой начался только после второй мировой войны.

Весьма сложным и противоречивым был путь развития изобразительного искусства Японии в первые десятилетия 20 в.

Особенность развития японской живописи нового времени заключается в одновременном существовании двух направлений— традиционного («нихонга») и европейского («ёга»). Художники «нихонга» пишут тушью и водяными красками на шелковых и бумажных свитках или на ширмах, как это имело место в старой японской живописи. «Художники направления «ёга» применяют технику масляной живописи, пользуются европейскими приемами перспективы, объемно-пластического воспроизведения объектов и т. п. Такое весьма условное разделение живописцев устойчиво держится в Японии до настоящего времени. За этим внешним делением проступает более важное идейное разделение художников, по-разному относящихся к жизни и к обществу. Недаром существует целый ряд группировок (сейчас их более 80), объединяющих художников разных стилистических направлений, но стоящих на сходных идейных позициях.

В последние десятилетия 19 в. и в начале 20 в. в Японии работали крупные художники, искусство которых целиком было связано со всей предшествующей историей культуры, являясь ее логичным и естественным продолжением.

Наиболее яркой индивидуальностью такого рода безусловно обладал Тэмиока Тэссай (1836—1924), который как бы передавал современности высочайшую живописную культуру старой Японии. Философская значительность его пейзажей и сюжетных композиций целиком основана на средневековой мудрости. Идейный смысл его искусства был весьма далек от сложной проблематики 20 в., и его творчество не определило нового пути развития японской живописи, хотя свобода и экспрессия его живописного почерка до сих пор импонируют зрителю.

В общем русле художественной жизни Японии 20—30-х гг. живопись «ни-хонга» продолжала играть более значительную роль, несмотря на большое количество художников, работавших в «европейском стиле».

Художники «нихонга», как правило, продолжали сложившиеся в старой Японии главные школы живописи, такие, как Ямато-э» Кано, Римпа, Нанга и др. Это условное деление основывалось исключительно на формально-стилистических, а не на идейных принципах их творчества. Так, нормы классической живописной школы Ямато-э присущи произведениям художников Кокей Кобаяси (1883—1956), Канзан Симомура (1873—1930), Юкихико Ясуда (р. 1884) с их пристрастием к историческим сюжетам и претензией на субъективное толкование внутреннего смысла истории. На основе принципов декоративной живописи художника конца 17—начала 18 в. Огата Корин (школа Римпа) сформировалось творчество таких современных мастеров, как Сейсон Маэда (р. 1885) и Хэйхатиро Фукуда (р. 1892). Подчеркнутая плоскостность локального цвета, свойственная картинам этих художников («Ирисы» Хэйхатиро Фукуда, «Цветущее дерево сливы» Сэйсон Маэда), сближает их с произведениями декоративно-прикладного искусства. Они кажутся более современными, чем натуралистически выписанные детали у других художников этой школы и в особенности школы Маруяма-Сидзё. Пейзажи художников школы Кано, даже таких крупных, как Тайкан Ёкаяма (1868—1958), кажутся архаичными и по самому ощущению натуры и по способу ее воплощения.

Сам метод художественного мышления, свойственный мастерам традиционной живописи, не позволял им выйти из сферы художественных идеалов феодальной культуры. И если изоляция Японии как государства давно закончилась, то для Этих художников она искусственно продолжалась. Полная оторванность этого искусства от реальной жизни и его очевидная неспособность отразить сложность и противоречивость действительности заставляли все большее число японских художников обращаться к изучению европейской живописи как международного художественного языка. Однако в этом заключались свои сложности и противоречия. Вненациональные формы искусства, воспринятые из капиталистических стран Европы и Америки, были связаны с отражением художественных идеалов буржуазного искусства, зачастую в его наиболее крайних реакционных формах. Если в конце 19 в. среди художников «западного стиля» обычным было академическое направление в живописи, а в первые десятилетия 20 в. наибольшее распространение получили импрессионистические тенденции, то уже в конце 30-х и в 40-х гг. все большее влияние получают фовизм, кубизм и сюрреализм. Это было связано не только с изменениями в европейском искусстве, но также и с внутренней закономерностью развития самой японской культуры в условиях империалистического государства. Вместе с художественной формой современного европейского искусства большинство японских художников восприняло и его идейный смысл.

Не менее сложный путь развития прошла японская графика, традиционные художественные качества которой получили новое и весьма интересное преломление уже в самом начале 20 в. Историю современной японской гравюры условно можно начать с 1919 г., когда художник Канаэ Ямамото (1882—1946) устроил первую выставку «Ассоциации творческой гравюры».

К ассоциации примкнули многие художники, получившие образование как живописцы «западного направления». Для многих из них это было своего рода разрешением противоречия между традиционным и европейским искусством, между национальным и вненациональным. В отличие от традиционной гравюры Укиё-э «творческая гравюра» («сосаку-ханга») от начала до конца исполняется самим художником. Это вносит целый ряд новых стилистических качеств, в том числе дает большое ощущение индивидуальной манеры художника.

Мастера «сосаку-ханга» первые в истории нового японского искусства пришли к положительному решению проблемы синтеза традиционных и новых форм искусства. Если у Канаэ Ямамото, который долгое время жил в Европе, больше ощущаются европейские черты (особенно в его известной гравюре 1920 г. «Девушка-бретонка»), то у многих других графиков заметно стремление сохранить национальную определенность своего искусства, его внутреннюю связь с многовековой традицией японской гравюры. Такой лист, как «Мост в дождливую погоду» Когана Тобари (1882—1927), тематически близок традиционному искусству, но обладает при этом большой современностью мироощущения, объемной пластичностью, свойственной европейской реалистической живописи

Коган Тобари. Мост в дождливую погоду. Цветная гравюра на дереве. 1913 г.

илл. 286

Переход к новым формам искусства был для японских художников прежде всего расширением идейной сферы их творчества. В их искусстве появились такие качества, как интерес к психологии человека и непосредственному проявлению Эмоций, отражению реальных событий и противоречий действительности.

Обращение к действительности впервые открыло возможность социальной содержательности искусства, способного занять определенное место в идеологической борьбе и классовых столкновениях 20 в.

Если для буржуазных художников даже прогрессивного направления это было лишь овладением новым художественным языком и новым видением мира, то для художников, идеологически связанных с пролетариатом, это открывало возможности прямого отражения классовых интересов в искусстве, отражения непосредственных событий жизни и борьбы трудящихся.

Под влиянием идей Великой Октябрьской социалистической революции и советского искусства в Японии в 20-х и 30-х гг. зародилось новое направление в искусстве, отличавшееся большой социальной заостренностью. Это движение было связано с распространением марксизма в Японии (в 1922 г. была организована Коммунистическая партия Японии) и с борьбой за пролетарскую литературу.

В 1925 г. была создана «Лига пролетарской литературы и искусства», переименованная затем в «Лигу японского пролетарского искусства», а осенью 1928 г. открылась первая выставка пролетарского искусства (главным образом самодеятельного). В следующем году в парке Уэно в Токио состоялась вторая выставка, где экспонировалось около 180 произведений живописи, скульптуры и графики, в основном плакаты и карикатуры. На этой же выставке была представлена 21 работа советских художников.

Одним из организаторов и руководителей лиги был известный мастер гравюры Масаму Янасэ. В лигу входили такие художники-графики, как Макото УЭНО (р. 1909) и Судзуки Кэндзи (1905), авторы политических плакатов, карикатур и серий гравюр, тематически связанных с борьбой пролетариата. Стилистика произведений этих художников близка советской графике 20-х гг. (А. Кравченко, В. Фаворский), а также работам Ф. Мазереля и К. Кольвиц.

Однако это движение в японской графике просуществовало недолго. Уже в 1931 г. лига была распущена, начались репрессии против художников, а через несколько лет — открытый разгул фашизма. Под влиянием националистических кругов стали возникать различные группировки вроде «Организации служения гравюры родине» или «Организации мастеров гравюры, участвующих в войне». Прогрессивная интеллигенция вынуждена была уйти в подполье, и движение за социальную направленность искусства возродилось уже только после второй мировой войны в противовес возросшему влиянию в графике сюрреализма и абстракционизма.

Японская скульптура начала 20 в. представляется гораздо менее интересной, чем другие виды искусства. Большинство скульпторов начала века получило образование в Европе, Как они сами, так и их ученики в Японии находились под большим влиянием Родена: Коун Такамура (1852—1934), Фумио Асакура (р. 1883), Котаро Такамура (1883—1956), Цурузо Исии (р. 1887) и другие. Традиционными материалами старой японской скульптуры были дерево и лак. Некоторые современные мастера продолжают работать в этих материалах. Для послевоенной скульптуры характерен поворот многих мастеров среднего и младшего поколения к абстракционизму: Хисаси Конно (р. 1915), Сигеру Узуки (р. 1913), Суэо Касаги (р. 1901), Таканари Нагано (р. 1905) и другие.

Сигеру Уэки. Торс. Дерево. 1953 г.

илл. 290 а

Киносуке Эбихара. Строительство корабля. 1954 г.

илл. 290 б

После второй мировой войны в Японии наблюдается большое оживление художественной жизни. В этот период расстановка общественных и социальных сил в стране очень изменилась. Как известно, вторая мировая война окончилась не только полным разгромом фашистской Японии, ее военной мощи, но и величайшей трагедией Хиросимы и Нагасаки. В огне атомной бомбардировки погибли не только тысячи людей, города, огромные материальные ценности. Там были погребены устои духовной жизни довоенной Японии. Началось невиданное в этой стране широкое общественное движение за демократические свободы, за мир, против угрозы новой войны. Это движение развивается, хотя американская оккупация, заключение сепаратного Сан-Францисского мирного договора в 1952 г., размещение в японской промышленности американских военных заказов во время войны в Корее и ряд других факторов чрезвычайно осложняют обстановку и препятствуют росту прогрессивных сил.

Перед японской общественностью встал целый ряд проблем как социального, так и художественного порядка; в том числе по-новому встала проблема отношения искусства к действительности, роли национальных форм искусства, места Японии в развитии культуры 20 в. Особенно острым оказался вопрос о национальной художественной традиции и ее значении в современности, так как уже с начала 50-х гг. во всем мире наметился повышенный интерес к японской культуре. В последующие годы японское влияние в архитектуре и прикладном искусстве стало сказываться почти во всех странах.

Общее направление развития послевоенной японской архитектуры связано с демократизацией общественной жизни. Об этом свидетельствует сама «тематика» строительства 50-х гг.: библиотеки залы для собраний, концертные залы, муниципалитеты, музеи и многочисленные «культурные центры» в разных городах страны.

Важной особенностью современной японской архитектуры является также и то, что японские архитекторы сумели осмыслить, синтезировать и творчески использовать опыт современной архитектуры Европы и Америки с ее новейшими техническими достижениями, взять все самое рациональное, что можно было использовать в весьма специфических условиях их страны.

При этом японская архитектура начала 50-х гг. в известной мере разрабатывала в новом материале те самые проблемы, которые уже были решены в традиционной деревянной архитектуре (легкая каркасная конструкция, ясно выраженная функциональность, пространственная связь интерьера с окружающей средой и т. д.). До некоторой степени особенности японской архитектуры этого периода определились близостью общих принципов старой и современной японской архитектуры.

Кендзо Танге. Собственный дом в Токио. 1957 г.

илл 282 а

Кендзо Танге. Собственный дом в Токио. Внутренний вид.

илл 282 б

Кендзо Танге. Парк Мира в Хироситме. Фрагмент ансамбля. 1951—1952 гг. На первом плане памятник жертвам атомной бомбардировки.

илл. 281

Одним из первых крупных архитектурных ансамблей, созданных в послевоенной Японии, был Парк Мира в Хиросиме (1951—1952) архитектора Кендзо Танге (р. 1913). Ансамбль состоит из мемориального музея, зала собраний, административного здания и открытой площади для манифестаций с памятником жертвам атомной бомбардировки. Ансамбль имел большое общенародное значение как памятник тысячам погибших людей и в то же время как символ борьбы за мир. По замыслу архитектора, ансамбль должен одновременно говорить языком современных архитектурных форм и нести в себе элементы национальной художественной традиции как знак неистребимости завоеваний человеческой культуры. Выразительность всех трех зданий, расположенных по одной оси, строится на четкой графичности силуэтов, ясности и легкости объемов. Открытая площадь, расположенная между этими зданиями и великолепным памятником-аркой, пространственно связывает ансамбль с окружающей средой, с городом и символически — со всей страной.

Помимо основного комплекса К. Танге построил в Парке Мира в 1954 г. здание детской библиотеки-читальни, круглое в плане с воронкообразным бетонным перекрытием и сплошным остеклением по периметру. Далекая первооснова формы — дерево с широкой кроной. В образе детей, сидящих под этим деревом, заключен глубокий смысл, олицетворяющий покой, радость и мир.

Кендзо Танге. Муниципалитет в Кураёси. 1956 г. Терраса.

илл. 280 б

В многочисленных зданиях 50-х гг. (библиотека колледжа Цуда, типография в Нумацу, общественный зал в Мацуяма, здание муниципалитета в Токио, муниципалитета в Кураёси, и др.) Танге не воспроизводит традицию, но берет ее общие принципы в организации пространства и использовании материалов. Эстетическую значительность получает сама конструкция с ее ясностью и функциональной определенностью. Важнейшие декоративные элементы как бы вынесены из интерьера и играют такую же роль, как сад в традиционной архитектуре (у здания префектуры Кагава в Такамацу Танге расположил бассейн с декоративными камнями, а во внутреннем дворе — небольшой «сад мхов», 1958).

Хидео Косака. Почтамт в Киото. 1954 г.

илл. 280 а

Комийя, Окуяма и др. Муниципалитет в Нагасаки. Середина 1950-х гг.

илл. 284

Аналогичные тенденции характерны для творчества большинства японских архитекторов в 50-х гг. Хидео Косака (р. 1912) построил почтовое ведомство в Киото непосредственно около старинного сада, создав единый ансамбль (1954). Большой открытый двор перед зданием библиотеки и концертного зала в Иокогаме архитектора Кунио Маекава (р. 1905) засыпан белой морской галькой наподобие традиционных а сухих садов». В здании муниципалитета в Нагасаки (середина 1950-х гг., архитекторы Комийя, Окуяма и другие) открытая лестница непосредственно связывает интерьеры с окружающим пространством.

Такой синтез архитектуры и природы, являвшийся характерной чертой старой японской архитектуры, получил новое преломление в современном строительстве не только этой страны, но и во многих странах мира. Недаром японский сад у здания ЮНЕСКО в Париже, спроектированный художником Исаму Ногучи, оказался наиболее подходящим для сопоставления с произведением новейшей европейской архитектуры.

С конца 50-х гг. в связи с развитием строительной техники и расширением сферы применения бетона новые сооружения стали более разнообразными по своим конструктивным и эстетическим качествам. Пластичность бетона, его необычайная прочность и гибкость открыли возможности для создания новых архитектурных форм, появления массивных перекрытий с криволинейными очертаниями, значительных глухих поверхностей.

С этого момента впервые в японской архитектуре встала проблема синтеза Этих новых архитектурных форм с живописью, скульптурой, декоративно-прикладными искусствами. Интересная попытка подобного синтеза была сделана в здании Фестивал-холла в парке Уэно в Токио (1960—1961, главный архитектор Кунио Маекава).

Кунио Маекава. Фестивал-холл в Токио, 1960—1961 гг.

илл. 283

Снаружи здание выразительно мощной пластикой своих форм, светотеневыми контрастами, сопоставлением глухих стен-пилонов с выгнутой линией крыши, напоминающей силуэты старых японских храмов. Пространство вокруг здания организуется с помощью скульптурных композиций из бетона (автор Масаюки Нагаре, р. 1923) и декоративного бассейна. Для интерьеров Фестивал-холла характерны большая цветовая насыщенность, обилие живописных и скульптурных панно, рельефов, мозаик.

Здания, подобные Фестивал-холлу, образуют новую линию в развитии современной японской архитектуры, где понимание национальной традиции становится более широким и многообразным. В 60-е гг. японская архитектура продолжает сохранять свои особенности, находя для них новое выражение с помощью последних достижений строительной техники. С этой точки зрения весьма значительным представляется Олимпийский гимназиум в Токио К. Танге (1963—1964).

Кендзо Танге. Олимпийский гимназиум в Токио. 1963—1964 гг.

илл. 285

Строительство в послевоенной Японии характеризуется главным образом возведением общественных зданий, а также большого количества учреждений и предприятий торговых и промышленных фирм. Вместе с тем чрезвычайно высокий технический и эстетический уровень уникальных сооружений соседствует с большим отставанием в решении общих градостроительных проблем, отсутствием единой градостроительной программы. Токио, почти полностью разрушенный во время второй мировой войны, восстанавливался и застраивался с той стихийностью, которая свойственна развитию капиталистического города. Постоянная нехватка земли для строительства и лимит высоты (из-за особых сейсмических условий) делают все более острой проблему реконструкции городов и массового жилищного строительства в Японии. Недаром возникли грандиозные по смелости и новизне проекты застройки Токийского залива (один проект предложен К. Танге, другой — молодым архитектором К. Кикутаке).

Стилистическими особенностями и общей тенденцией развития современной архитектуры Японии во многом объясняется и тот повышенный интерес к японскому прикладному искусству, который наблюдается во всем мире с начала 50-х гг. Это связано также с усилением значительности прикладного искусства в общей системе искусств в 20 в.

Близость конструктивных принципов традиционного японского дома к современным обусловила преемственность в пространственном и декоративном решении интерьеров, а также общность тенденций в развитии традиционного и современного прикладного искусства. Специфические качества японского интерьера и связанные с ними особенности прикладного искусства, имевшие прежде узколокальный смысл, приобрели большое значение для современного мирового искусства.

В свободном нейтральном по цвету традиционном интерьере пространство получало пластическую организацию с помощью цветовых акцентов, создававшихся одним или несколькими предметами прикладного искусства (керамики, фарфора, лаковых изделий).

С наибольшей ясностью характерные особенности японского прикладного искусства выражены в керамике, влияние которой сейчас заметно во многих странах. Самое главное в ней не в специфике форм, обычно простых, лаконичных, целесообразных, и даже не в характере узора, заполняющего всю поверхность или лишь небольшую часть ее, но в соотношении формы и росписи, их сложном, подчас контрастном соподчинении. На этом строится выразительность каждого предмета. Отсутствие прямого и непосредственного соответствия формы и декора подразумевает асимметрию как главный композиционный прием. Японский керамист как бы возводит в степень закона принцип случайности затеков глазури, применяя его для размещения всякого декора и добиваясь таким путем разнообразия и свежести зрительных впечатлений.

Прямоугольная бутыль известного художника-керамиста Сёдзи Хамада (р. 1894) покрыта молочно-белой глазурью, по которой косо положены полосы наподобие мазков кисти. Эти полосы загибаются с одной плоскости на другую и как бы распластывают, уничтожают их прямоугольность, нарушают устойчивую правильность геометрической формы; возникает ощущение динамической пространственной жизни предмета, вступающего во взаимодействие с окружающей средой. Произведение прикладного искусства, обладающее такой «пространственной активностью», способно выполнять задачу цветовой и пластической организации интерьера. Подобно скульптуре, создающей вокруг себя пространственную среду, японская керамика всегда существует не изолированно, не пассивно-замкнуто, но всегда активно по отношению к окружению.

Подобные стилистические особенности присущи не только керамике, но и большинству произведений японского прикладного искусства, как профессионального, так и народного. Изысканная лаковая шкатулка с тончайшей золотой росписью по черному фону, изображающей побеги бамбука, художника Сэцуро Такахаси (р. 1914) и плетеные декоративные корзины народных мастеров исполнены на основании единых художественных принципов, главный из которых — понимание предмета как части ансамбля интерьера. Эта особенность была характерна для японского прикладного искусства в течение многих веков. Сейчас это становится важнейшим качеством всего современного прикладного искусства, будь то лаки, изделия из дерева или металла.

Тадаси Ниияма. Ваза с изображением рыб. Кованое металлическое изделие из серебра и меди. Москва, Музей искусства народов Востока.

илл. 292

Акихито Окада. Поднос с изображением птицы. Лак, дерево. Москва, Музей искусства народов Востока.

илл. 293 а

Зентаро Такекоси. Ваза. Фарфор с надглазурной росписью. Москва, Музей искусства народов Востока.

илл. 293 б

То перекрещивание путей восточной и западной культуры, которое было особенностью Японии первых трех десятилетий 20 в., приобрело новые черты в 50-х гг., когда на художественную жизнь страны стал оказывать влияние целый ряд новых факторов.

С подъемом демократического движения и массового движения сторонников мира связано возрождение прогрессивного направления в живописи и графике, боевого, публицистически заостренного искусства, непосредственно отражающего острые социальные конфликты современности.

С другой стороны, все более заметное влияние на развитие искусства в послевоенной Японии стало оказывать современное искусство Европы и Америки. С начала 50-х гг. широкое распространение получил абстракционизм, особенно среди младшего поколения японских художников. Постоянная острая борьба в современном японском искусстве осложнена тем, что омертвелые академические формы традиционной живописи в сути своей нередко смыкаются с формалистическими течениями. Кроме того, тот крайний национализм в искусстве, который имел официальную поддержку при фашистском режиме, получал наиболее полное выражение в академически-холодных формах живописи «нихонга». Это в свою очередь толкает многих художников к отказу от национальных форм живописи. Абстрактные формы все чаще появляются в произведениях художников традиционной живописи «нихонга», что практически стирает всякие грани между этим направлением и «европейской» живописью («ёгa»).

Вполне понятно, что японские художники, пережившие ужас атомной бомбардировки и продолжающие видеть ее последствия как страшное проклятие, лежащее на детях Хиросимы, искали какие-то новые слова и выразительные возможности, чтобы передать всю глубину этого горя и потрясения. Отчаяние, страх, глубокий пессимизм порождали, как правило, мрачные, патологически отталкивающие образы, болезненно уродливые формы в искусстве. Нарочитая деформация, повышенная экспрессия, страшные кошмары сюрреализма стали характерны особенно в первое послевоенное десятилетие не только для направления «ёгa», но и для «нихонга». В традиционной живописи размежевание художников стало наиболее резким. Академическое направление национальной живописи с его мифологическими и декоративными композициями, подобными «Иллюстрациям к Исэмоногатари» Сёри Араи (р. 1895), «Буддийскому святому» Коси Ханэиси (р. 1903) или «Пятнистой собаке» Эйко Икэда (р. 1901), кажется каким-то вневременным и умозрительным. Мировые катаклизмы, глубокая трагедия нации, острые классовые столкновения современности — все это никак не коснулось этого искусства.

Может быть, как реакция на подобного рода живопись возникло другое крыло «нихонга» с его поисками новой выразительности и стремлением к отражению действительных событий в обобщенно-символических, часто подчеркнуто экспрессивных формах: «Голод» и «Засуха» Родзин Танака (р. 1925), «Конец страстей», «Жизнь под угрозой» Хадзин Ивасаки (р. 1917) и многие другие.

Наиболее ярким примером соединения приемов традиционных и нетрадиционных, старой живописи и остросовременной тематики представляется знаменитая серия панно художников Ири Маруки (р. 1902) и Тосико Маруки (р. 1912) «Атомная бомба», или «Ужасы Хиросимы» (1947—1955), ставшая выдающимся явлением современного искусства. Каждая из картин и особенно все вместе производят неизгладимое впечатление на любого человека — настолько широк диапазон вызываемых ими эмоций: от чувства почти патологического ужаса и содрогания до понимания общечеловеческого смысла этой трагедии.

Ири Mapуки, Тосико Маруки. Атомная бомба (Ужасы Хиросимы). Фрагмент. Бумага, тушь. 1947—1955гг. Хиросима, музей Хиросимы.

илл. 288

Ири Маруки, Тосико Маруки. Атомная бомба (Ужасы Хиросимы). Фрагмент.

илл. 289 а

Ири Маруки, Тосико Маруки. Атомная бомба (Ужасы Хиросимы). Фрагмент.

илл. 289 б

Художники отказались от принципа деформации для передачи ощущения панического смятения, бессмысленной жестокости и неотвратимости смерти. Они добиваются не менее острого впечатления контрастным сопоставлением тонкого классического рисунка, с которым обычно связывается ощущение покоя и гармонии, и самих изображенных сцен — беспорядочных групп объятых пламенем и уже обгоревших людей, валяющихся трупов, разорванных на части тел. К этому добавляются резкие цветовые контрасты — черные клубы дыма, рыжие языки пламени, охватывающие обнаженные тела, сизо-зеленые трупы погибших. Временами живопись становится монохромной и говорит скупым языком графики.

Художники нашли удивительно точное сочетание почти документальной достоверности (известно, что вскоре после катастрофы они работали в Хиросиме и сделали много набросков с натуры) с художественным обобщением, достигающим символического звучания. Некоторые панно (например, «Огонь», «Женщины и дети») написаны на нейтральном фоне — прием, характерный для старой японской живописи. В других картинах с помощью намеченных элементов пейзажа создается ощущение реальной пространственности места действия: в панно «Юноши и девушки» написана как фон панорама разрушенного города, а на переднем плане — огромное обуглившееся дерево. Наибольшее впечатление от соединения принципов восточной и западной живописи производит, пожалуй, панно «Ветер», где фигуры обезумевших от страха людей написаны среди стволов бамбука, гибких и красивых, как бы олицетворяющих Восток с его многовековой мудростью, оказавшейся бессильной перед ужасами современной войны.

Острым художественным языком этого произведения, с его специфическим столкновением традиционной графической линейности с цветовой экспрессией и пластической достоверностью, свойственными западному реалистическому искусству, Ири и Тосико Маруки сумели выразить главную идею: национальная трагедия стала общечеловеческой, вызывающей гнев и возмущение всех честных людей Земли. Гражданственный пафос произведения, его общественный смысл способствовали обогащению национальных форм искусства, несущего большое общечеловеческое содержание. Это во многом определило успех картин художников Маруки во всем мире и их значение в современном реалистическом искусстве.

Синьити Сато. Манекен и человек. 1950-е гг.

илл. 287 а

По существу, передовые по своим взглядам японские художники традиционного и европейского направлений (многие из них объединились в группе «Дзэнэй бидзюцукай») стремятся к одной цели — выразить в своем искусстве сложные и разнообразные переживания современного человека, раскрыть его идеалы и мироощущения. Характерна в этом отношении грустная и многозначительная картина Синьити Сато «Манекен и человек». Это находит место не только в жанровой живописи, но и в излюбленной на Дальнем Востоке пейзажной живописи. На выставках наряду с произведениями, написанными в традиционной манере черной тушью («Фудзи в облаках» Ири Маруки, «Лунный свет» Рэнсэки Окада, р. 1904) или с подчеркнуто декоративным применением цвета и позолоты («Последние лучи» Кэндзи Каваи), как правило, бывает представлено немало пейзажей, исполненных в смешанной или в европейской манере. Тем не менее национальная традиция ощущается в удивительной тонкости чувства природы.

В Японии, как и в других капиталистических странах, имеется прогрессивная социалистическая тенденция в искусстве, опирающаяся на широкие круги трудящихся и передовой общественности. В общем русле развития современной японской живописи, где две трети художников — абстракционисты, эта тенденция не занимает большого места, но то, что она существует и развивается, уже само по себе имеет определенное значение. Этому искусству свойственна острая социальная тематика, непосредственное отражение классовой борьбы трудящихся — независимо от того, работает ли художник в национальной или европейской манере: «Шахтеры Миикэ» Тосицугу Ёсида (р. 1916), «Первомайская демонстрация» Макото Сакураи (р. 1912), «Земля, ставшая полигоном» Гэндзиро Мита (р. 1918), «Семья» Ёноскэ Кикути (р. 1908), «Рабочие» Масака Фудзита.

Масака Фудзита. Рабочие.

илл. 291 б

Еще более сильна эта тенденция в современной японской графике. После войны возобновили свою деятельность многие мастера гравюры, принимавшие участие в движении за пролетарское искусство в 20—30-х гг. Они возродили социальную направленность и гражданственность в графике 50-х гг. Наиболее значительное место среди этих художников занимают Судзуки Кэндзи (серия гравюр «Мир — миру», «На земле военных баз», «Мать» и др.), Макото Уэно («Жажда», «Гончар», «Жилище под мостом», «Обед угольщика», 1957, серия «Нагасаки»), Хирохару Нии, Нобуя Иино, Дзиро Такидайро, Тадасиге Оно (р. 1909) («Река в Хиросиме», 1957, Ёсио Мураками («И сегодня не кончили», 1958).

Тадасиге Оно. Река в Хиросиме. Цветная гравюра на дереве. 1957 г.

илл. 291 а

Ёсио Мураками. И сегодня не кончили. Цветная гравюра на дереве. 1958 г.

илл. 287 б

Сама традиция гравюры в Японии связана с ее массовостью и распространением среди очень широких слоев населения. Сейчас массовость этого искусства проявляется в существовании большого количества самодеятельных художников-графиков и распространении на заводах, в учебных заведениях, рабочих клубах самодеятельных кружков гравюры, которыми часто руководят передовые художники-профессионалы.

Общий художественный уровень современной японской гравюры очень высок. Главную роль по-прежнему играет «творческая гравюра» на дереве, хотя в последние годы на выставках все большее место начинает занимать офорт и литография.

В гравюре большая культурная традиция ощущается не только в виртуозной технике, но и в построении цветовой и линейной композиции, внутренней ритмике, красоте силуэтов. Современное ощущение природы в пейзажах Сусуму Ямагучи (р. 1897), Тадасиге Оно, Окииэ Хасимото (р. 1899), тонкий лиризм портретов Дзюнъитиро Сэкино (р. 1914), мрачная взволнованность фигур Сико Мунаката (р. 1913)— лишь отчасти определяют эмоциональный диапазон и тематическое разнообразие современной японской гравюры.